Александр Никифоров - Негасимая лампада памяти

Декабрьской ночью на противоположном берегу озера, где походила железная дорога, загрохотало, в темном небе заиграли отсветы пожара. Напуганные шумом бабы, ребятишки, да пара стариков, выбежали на берег озера, и долго тревогой смотрели на освещенный пожаром берег. Весь следующий день над тем берегом клубился дым, а потом все стало прежним, и деревня вернулась в свое привычное тревожное ожидание…

Когда подсохла единственная проезжая дорога, соединяющая деревню Борок с остальным миром, на большом крытом грузовике и двух мотоциклах в нее въехали враги.

Два мотоцикла встали по краям крыльца сельсовета. Сидевшие в колясках солдаты, приложили к плечам стальные приклады пулеметов. Приникли к прицелам, направив стволы в дырчатых кожухах вдоль единственной улицы деревни.

Раздалась команда на незнакомом языке. Из кузова посыпались люди в полу гражданской одежде с белыми повязками на руках, следом за ними неторопливо слезли два солдата. Хлопнула дверца кабины, давая дорогу высокому в ладно сидевшем на нем мундире, офицеру.

Он что-то негромко сказал, подбежавшему к нему солдату. Тот вытянулся перед ним в готовности исполнять. Офицер кивнул головой. Солдат быстро пошел к кучке людей с белыми повязками. Жестикулируя, толкая их, построил в одну шеренгу. Сам и еще один солдат встали по бокам.

Офицер подошел к шеренге. Брезгливым взглядом окинул небритые физиономии полицаев. Засаленные белые повязки на рукавах, пиджаков. Подозвал к себе молодого человека в черном мундире, из экипажа первого мотоцикла. На немецком переговорил с ним, и внимательно смотря себе под ноги, обходя коровьи лепешки, поднялся на крыльцо сельсовета.

Человек в черном мундире встал перед шеренгой и четко проговорил, – Господа полицаи, ваша задача в течение получаса, собрать перед сельсоветом всех жителей деревни. Исполнять!

Шеренга мгновенно распалась, с десяток полицаев устремились к домам жителей.

Деревню накрыли крики, плач, ругань полицаев зарвавшихся в своем рвении. Говорили они русским языком, и уже одно это вызывало отчуждение местных – нормальное чувство нормального человека на ненавистного прислужника врага.

«Белые повязки» грубо рвали двери изб, не спрашивая переступали порог. Матерно ругаясь, тыча стволами винтовок, выгоняли домашних на улицу. Поторапливали, подталкивая прикладами в спину, гоня горстку жителей к сельсовету.

Согнанные на утоптанный годами, земляной пятачок возле сельсовета, деревенские с интересом разглядывали солдат чужой армии. В серых, коротких мундирах, с винтовками в руках, а один держал даже странный с «бородкой» на конце ствола автомат. Солдаты не сводили настороженного взгляда с сельских жителей.

Согнав народ, половина полицаев снова пошла, по деревне. Они открывали ворота хлевов, выгоняя скотину на улицу. Мычали коровы, которых вытаскивали за спешно привязанные к рогам, найденные тут же веревки. Визжали, заталкиваемые в мешки поросята. Блеяли овцы с козами. Метались, кудахча куры, поднимая крыльями пыль, стараясь уклониться от жадных, цепких рук преследователей.

То тут, то там стучали выстрелы, прекращающие злобный захлебывающий лай собак…

Один из стариков, еще крепкий на вид дед, стоящий сбоку, увидев, как тащат за рога, упирающуюся всеми четырьмя копытами его корову, оттолкнул немецкого солдата, стоящего перед ним, – Не троньте ироды, кормилицу мою, – бросился он к корове.

Молодой немец, которого оттолкнул дед, сделал шаг вперед, и заученным движением, на коротком взмахе, стукнул его прикладом по голове. Сельчане ахнули, увидев, как словно споткнувшись, медленно падает, перед ними дед.

Убрав за спины, стоящую, впереди, любопытную детвору прижимали их к себе.

Пропало любопытство к происходящему, его место начал заполнять страх.

4

Страх, объяснение которому был лежащий в пыли, их односельчанин, с проступившим, через седину волос кровавым пятном.

От вида упавшего деда, от прощального рева скота, у людей обрывались последние надежды, на то, что незваные «гости» не просто заглянули к ним, а останутся надолго.

Вернулись полицаи, перестреляв деревенских собак, загнав остальную живность на скотный двор. Они в отличие от немцев, держали винтовки за спинами. Смеялись, что-то жевали. Переговариваясь между собой, осматривали деревенских, отмечая взглядом молодых женщин, девушек. Найдя, тут же обсуждали их достоинства, сами при этом, не отводя глаз. С сальной улыбкой, подмигивали, той, за которую зацепился взгляд. Те, на кого они положили взор, старались скрыться за спинами других, если это не удавалось, опускали голову, смотря перед собой.

– Таисия, а ведь это Митька, Митька Николаев вроде, из Забродья, ну– ка посмотри. Не признала?

– толкнула женщину, стоящую впереди, подруга Шура, – да точно он, а то я думала, что обозналась. Туда вон смотри, видишь, боком к нам стоит.

– Я давно на него смотрю. Знакомое вроде лицо, а вспомнить где видела, никак не могу.

– А теперь вспомнила? – не унималась Шура, – он же с нашими мужиками на войну уходил.

–Так он чего, выходит теперь, немцам служит? – ахнула Таисия.

– Видишь, же повязку нацепил, прихвостень фашистский, – развеяла ее сомнения подруга.

Таисия пристальней взглянула на предателя, тот почувствовав взгляд, встретился с ней глазами.

Сразу же отвел взгляд, в сторону, видно, нутром почувствовав, что его узнали.

На крыльце сельсовета появился мужчина в черной форме. Подозвав к себе полицая в сером костюме, на голове которого красовалась фетровая шляпа, сказал ему несколько негромких фраз.

Тот быстро сбежал с крыльца, подошел к весело болтающим между собой полицаям. Те, прекратив разговор, уставились на него.

–Ну чего, Тарасович, тебе этот толмач нашептал? – спросил его высокий белобрысый полицай.

– Все, кончайте базарить, сейчас заместитель коменданта выйдет,– ответил мужчина в сером костюме.

Мужики с белыми повязками на рукавах, прекратили говорить, поправили за плечами винтовки.

Видя эти приготовления, затихли и местные, с тревогой смотря на дверь сельсовета.

Раздалась команда на немецком языке, стоящий на крыльце солдат, широко распахнул дверь.

Держа ее открытой замер.

В проеме двери появился немецкий офицер, переступая порог, пригнулся, придерживая фуражку с высокой тульей. Подойдя к перилам крыльца, положив на них руки в кожаных перчатках, оглядел собранных внизу людей. Им, смотревшим на него снизу, он в высокой фуражке, увеличивающей рост, казался невероятно длинным.

– На гусака похож, – прошептала своей, рядом стоящей подружке, девчушка лет семнадцати.

– Ага. А если еще и зашипит. Ну, вылитый гусак, тетки Клавы, – хихикнула та в ответ.