Виктор Светиков - Последняя граната

Только-только став курсантом, Демаков был назначен командиром отделения. Хотя были среди его подчиненных и те, кто уже послужил в армии, носил сержантские погоны. Командир роты на это не посмотрел — в Демакове он сразу увидел «военную косточку».

В училище Александр завел дневник. Первая фраза, которую он написал, звучала так: «Жизнь слишком коротка, чтобы позволить себе прожить ее ничтожно».

Перед выпуском Демаков подошел к заместителю командира батальона по политчасти подполковнику И. Столярскому с просьбой, чтобы его направили служить в Афганистан.

— Куда прикажут, туда и поедете, — услышал он в ответ.

Но он был настырным, этот Демаков. Зашел еще дважды к политработнику, а когда исчерпал все доводы заявил:

— Не пошлете, всю жизнь обижаться буду. Вспоминая об этом, Александр удивлялся теперь

своей смелости и настойчивости. Ведь Столярский мог запросто выставить его за дверь, ни слова не говоря.

Курсантские годы... Прекрасная пора жизни. Правда, курсанты нередко шутили между собой, что все же самая лучшая пора — это каникулы.

В Афганистан, в состав ограниченного контингента советских войск, новоиспеченный лейтенант летел вместе со своими однокашниками — Валерой Байдужим и Костей Сайфуллиным. Косил глазами на свои офицерские звездочки, похрустывал новенькими сапогами. И сверкали его глаза, полные гордости и счастья.

Внизу проплыла лента Амударьи, потянулись горные хребты Гиндукуша. Его острым слепящим вершинам не было конца и края, они охватывали местность до самого горизонта и только там переходили в плоскогорье.

Четыре пятых территории Афганистана — горы. Половина страны — на высоте более 1800 метров над уровнем моря.

Готовясь к отбытию к месту службы, Александр постарался как можно больше прочитать об Афганистане. Его интересовало буквально все — географическое положение, климат, обычаи, история... А в Ташкенте ему попалась брошюрка о столице ДРА. Читал вместе с товарищами. Так что вскоре, очутившись здесь, они с детской радостью узнавали и древний императорский парк падишаха Бабура, и белокаменную иглу минарета мечети Масджид Пулехеси, и дворцовый мавзолей шаха Амира.

Улицы города их удивили — невероятное смешение времен. Бегут в джинсах и пестрых кофточках девушки — студентки лицеев и университета, семенят, словно зашитые в мешок с черной сеткой для глаз, женщины в парандже, соседствуют белая длиннополая рубаха и европейский костюм. А вот идет старик, закутанный в римскую тогу.

Кажется, совсем мирный город. Но танки и бронетранспортеры говорили о его тревожной жизни. Здесь, в столице республики, лейтенанты и распрощались, получив назначение в разные части.

И вот он, лейтенант Демаков, заместитель командира мотострелковой роты по политчасти, стоит перед строем подразделения. С любопытством смотрят на него подчиненные. В их глазах он читает: с виду ты вроде бы ничего, посмотрим, что из себя в деле представляешь.

Служба с первых дней показала, что учебу надо продолжать. Того, что узнал в училище, оказалось мало. Вот, скажем, он решил провести беседу с солдатами и сержантами. Событие, к которому готовился едва ли не все четыре года курсантской жизни. Александр запасся примерами, теоретическими положениями. Горячо говорил, как советский народ выполняет решения съезда партии, какие совершает трудовые подвиги. И о том повел речь, как они, воины, здесь, в Афганистане, героически выполняют свой интернациональный долг. Был горд, пока рядовой Хусаинов в конце беседы не произнес, глядя куда-то в сторону:

— А вчера с обедом опять опоздали...

— А когда в последний раз в бане мылись, — поддержал его рядовой Антонян, — чистых полотенец не давали.

Лейтенант нахмурился: говорил о большом и важном, а они — с мелочью. Но сдержался, обещая исправить недостатки.

Вечером Демакова навестил заместитель командира части по политической части Степан Васильевич Ткаченко. Пожаловался ему лейтенант. Так, мол, и так, с беседой неудача. Народ в роте больно грамотный, кое-кому разговор на политическую тему, что Лушке Нагульновой — про мировую революцию.

— Ну-ну, — улыбнулся Ткаченко, — теорию, вижу, знаете. А память у вас — что надо. Только непонятно, как вы при такой памяти одну деталь забыли?

— Какую? — вскинул брови Демаков.

— Важную. Не увидит человек мир высоких идей, если он не накормлен, не впечатлишь его миллионами метров изготовленной ткани, если из такой прорвы не нашлось ему полметра на полотенце. В общем, так вам скажу: умейте чувствовать рядом с собой человека, умейте читать его душу, видеть в глазах его духовный мир — радость, озабоченность, горе. Не правда ли, простая наука?

Александр кивал головой и понимал, что многому ему надо еще учиться.

— А люди у нас хорошие, — закончил Степан Васильевич. — Да вы сами скоро убедитесь.

И Демаков в этом действительно скоро убедился. Он искренне полюбил своих подчиненных и лучших не желал. «Настоящие орлы», — писал Александр матери.

И когда после госпиталя офицер отдела кадров полковник Василий Федорович Процык предложил ему сменить место службы, остаться в одном из внутренних округов, Демаков отказался. «Мое место среди моих подчиненных, — заявил он. — Иначе уважать себя перестану...»

Да, было такое.

...Размышления лейтенанта прервал сигнал старшего сержанта Ниякина, идущего в охранении.

К часу утреннего намаза банда муллы Ахмада окопалась чуть выше разрушенного кишлака Р. Год назад мулла еще был в Пакистане, куда бежал от народной власти. Но потом ему вручили американский автомат и с группой в тридцать пять человек направили через границу, в Афганистан: иди, мол, отрабатывай затраченные на твое содержание доллары. Местность в районе Парачинар Ахмаду (настоящее его имя Имамуддин, сын бая Киямуддина) была хорошо знакома: он здесь родился. Земляки его не интересовали — они оказались непослушными. Взяли дом, землю поделили между собой. За это бай Сайд их жестоко покарал. Ворвался в кишлак и уничтожил всех. Активистам еще и рты забил камнями, чтобы и на том свете молчали. Сайд со своими головорезами и сейчас находится неподалеку, совершая набеги на селения.

Путь бандитов Ахмада лежал тогда к кишлаку Р., в котором существовал отряд самообороны и действовала партячейка. Уже год там работала учительница, которая приехала из Кабула. Она говорила, что нет теперь богатых и бедных, что земля принадлежит тем, кто ее обрабатывает. «Как это нет богатых? — недоумевали старики. — Разве мир перевернулся? Разве отдаст бай хоть один джериб своей земли даже самому нищему в кишлаке Нурахмату?»

Слепая покорность дехкан судьбе, их фанатичная приверженность законам шариата даже в мыслях не допускала ничего подобного. Да и говорила те слова о земле женщина, — по обычаю предков, существо, не имеющее права голоса. Но она, учительница, не сдавалась, а заходила в каждый дом и просила мужчин и женщин выходить строить школу. Рассказывала о первых республиканских декретах — о земле и воде, о равенстве наций и народностей, о раскрепощении женщин, о ликвидации неграмотности. На помощь к ней приезжали партийные активисты из уезда. Они собирали жителей кишлака, чтобы разъяснить политику народной власти, призвать их к участию в новой жизни. Речи активистов вызывали брожение в душах дехкан, сотрясали старые традиции. Как ни сильна привычка, но кому не хочется быть равноправным с баем или муллой.