Геннадий Ангелов - От винта

– Ты партизан?

– Нет, не партизан.

– Откуда?

– У вас прекрасный русский язык, господин Эйхман.

Мои слова польстили Эйфману и на его румяном, почти девичьем лице снова возникла самодовольная улыбка.

– Вы правы, до войны я любил читать русскую литературу. Достоевский, Пушкин, Гоголь. Поэтому мне хорошо знаком не только язык, но и нравы, обычаи этого народа. Предупреждаю вас, что если вы не будете говорить и станете тратить моё время, вас расстреляют.

Он наклонился ко мне и ткнул толстым пальцем в лоб.

– Пуф, и вас уже нет, дорогой мой.

– Мне нечего вам сказать. И то, что вы мне не верите, ваше право. Не помню, как оказался в лесу, где меня нашли эти…

И я повернул голову и кивнул в сторону Сидора. Тот оскалился и подтвердил кивком головы мои слова.

– Значит, не хотите говорить?

Эйфман стал серьёзным и глаза его в одно мгновение превратились в две злобные, маленькие щёлки. Клоун устал от неблагодарной публики и превратился в кровожадного монстра.

– Расстрелять, немедленно.

Его голос перешёл на истерический крик. Топая ногами, он ругался на русском и немецком, и напоследок, со всей силы врезал меня ногой в грудь. Я свалился со стула и закашлялся. Казалось, что уже начал привыкать к ежедневным побоям, и спокойно воспринимал свою дальнейшую участь. Сидор снова выволок меня на улицу, и оттащил к сараю.

– Ну шо, комиссар, я же тебе говорил, что рано или поздно, но расстреляю тебя. Вставай, падла.

Поднимаясь, я увидел ещё двоих полицаев. Они приехали на подводе и смотрели на нас.

– Будь комиссар, на том свете своим привет передавай. И скажи, что всем комунякам гореть в аду.

Понимая, что сейчас всё закончится, я просто упал на землю и закрыл голову руками. Умирать не хотелось, но без оружия я для Сидора был легкой мишенью. И снова сердце начало предательски колоть. Задерживая дыхание, и стискивая зубы, зарычал. Сидор вместе с другими полицаями приближались, и я краем глаза видел их грязные сапоги. Ещё минута и меня расстреляют, и никто ничего не узнает. И тут возникла зияющая холодная пустота, вакуум и, открывая глаза, увидел, что лежу в офисе на полу, и тупо смотрю на настенные часы. Они всё так же показывали половину одиннадцатого. Поднявшись, не обнаружил армейской одежды – шинели и сапог. На мне был одет деловой костюм и галстук. В теле чувствовалась лёгкость. Усталости как не бывало. И сердце работает ровно и без сбоев. Чудеса, да и только. Причудится такое. Я уселся за стол и принялся дальше исправлять документы. И тут моё внимание привлекли пальцы, стучавшие по клавиатуре, точнее ногти. Под ними была липкая грязь. Принюхиваясь, я узнавал запах весны и леса, и последние минуты перед расстрелом в неизвестной деревушке.

Домой я вернулся поздно вечером. По пути забарахлила машина, и мне пришлось её ремонтировать. Киев уже замело снегом, и снегоуборочная техника, как обычно у нас это случается, ломалась и не успевала убирать и чистить дороги. Уже давно нужно было поменять старенькую «Шкоду», но рука не поднималась. С этой машиной было связано много приятных воспоминаний, и поэтому продавать я её не спешил. Настроение было испорченным, и чтобы как-то украсить холостяцкий вечер и ужин, в магазине купил бутылку коньяка. Продавщица, молоденькая девочка лет двадцати, нахваливала коньяк «Азербайджан» с десятилетней выдержкой. Покупая бутылку, взял несколько банок рижских шпротов. Выйдя на улицу из магазина, рванул домой, потому что погода окончательно испортилась и крупные снежные хлопья кружились хороводом по пустынным улицам. Красота, да и только. Заскакивая в подъезд, случайно столкнулся лбом с соседкой с верхнего этажа. Грузная и неповоротливая, она по натуре своей была добрым и приветливым человеком. Муж у неё пил, и ей одной приходилось работать, содержать семью. Она изо всех сил тянула на поводке упирающегося французского бульдога на вечернюю прогулку, ругала его за трусость, и не заметила меня.

– Ой, Мишенька, прости. Ты видишь, этот негодник не хочет идти гулять.

Я уставился на несчастную собаку, которая смотрела на меня большими, водянистыми глазами и просила заступиться.

– Ничего, всё нормально, Варвара Сергеевна.

Бульдог скулил и пытался спрятаться за моими ногами от хозяйки.

– Как твои дела? Жениться не надумал? У меня есть потрясающая подруга, как раз в твоём вкусе. Если хочешь, могу познакомить. Женщина в самом соку, работает в банке, квартира в центре, дети живут отдельно. Очень интеллигентная и сексуальная. Конфетка.

Причмокивая пухлыми губами, она улыбнулась, сверкая золотыми коронками.

– Спасибо, одного раза хватит.

Я вспомнил о неудачном знакомстве, по совету Варвары Сергеевны и ухмыльнулся.

– Ты про Надьку? Я тебя умоляю, кто же знал, что она окажется пройдохой. На вид умная и серьёзная женщина.

Варвара Сергеевна уже передумала выводить собаку на улицу, и всячески уговаривала меня на новую встречу. Я как мог, отнекивался и, ссылаясь на то, что много работы, убежал. Уже перед дверью я услышал, как с первого этажа кричит Варвара Сергеевна: Мишенька, дорогой, ты подумай, я завтра вечером к тебе загляну. Не пожалеешь.

Хлопнув дверью, я смог наконец-то спокойно вздохнуть и расслабиться. Принимая душ, с наслаждением думал о предстоящем ужине и бутылке коньяка. Обтираясь насухо, одел халат, тапочки и засеменил на кухню. Открывая холодильник, скривился. Он был пустой, и давно нуждался в разморозке. В морозильной камере лежали полуфабрикаты и, перебирая их, я вытащил куриные котлеты и бросил их в микроволновку. Через минуту нехитрая снедь, с открытой баночкой шпротов стояла на журнальном столике. Коньяк обладал приятным запахом и, наливая в пузатый бокал, я с удовольствием наслаждался божественным ароматом.

Квартира мне досталась от родителей. Они лет семь назад уехали в Америку и не собирались возвращаться обратно. Общаясь с ними по скайпу, я уставал от ежедневных предложений мамы приехать к ним. Оттягивал поездку как мог. Не потому, что не хотелось увидеть своими глазами Америку, нет. Просто здесь, в Украине, было всё гораздо ближе и роднее. Родители в один голос твердили про внуков, и я каждый раз обещал им заняться этим вопросом вплотную. Я был единственным сыном и с детства испытывал со стороны родителей настоящую любовь и ласку. Меня баловали, как могли и ни в чём не отказывали. Со школы у меня выработалась привычка читать. И от родителей досталась громадная библиотека. Более пяти тысяч книг стояли на полках, лежали в шкафу, в кладовке, на полу. Библиотеке была отведена отдельная комната, и когда уже становилось совсем невмоготу от одиночества, я шёл к своим верным и преданным друзьям – книгам, и запоем читал. Электронные книги, которыми сейчас был забит до отказа интернет, мне не нравились. Привычка держать книгу в руках, чувствовать запах типографской краски, листать страницы, была неискоренимой. Любил классику, приключения, военную прозу. Отец собрал труды почти всех великих полководцев, и я часто переносился мыслями в военные годы, и как истинный книголюб, с благоговением переворачивал одну страницу за другой. Так часто и засыпал в кресле с книжкой на коленях.