Мария Латарцева - Что-то пошло не так. Послесловие

Он ощупывает Богдану спину, прижимает что-то, дергает, осторожно постукивает, постоянно спрашивая:

– Беспокоит? Нет? А вот здесь? А здесь? И здесь не болит?

Получив в очередной раз отрицательный ответ, он в недоумении качает головой:

– Хм-м… Странно… Нет, не странно, что не беспокоит, странно, что при этом вы более трёх суток в себя прийти не могли. Главное, ни позвоночник, ни другие жизненно важные органы не задеты, а реакция организма на ранение… Да, реакцию вашего организма на ранение обьяснить невозможно.

Врач ещё раз возвращается к ноющей после осмотра ране, внимательно изучает её, на этот раз едва прикасаясь, и снова остаётся недовольный собой.

– Видите ли, больной, осколочные ранения мягких тканей, даже множественные, как в вашем случае, ещё не повод, чтобы так надолго отключиться. И это не действие наркоза, нет, и не кома, и не потеря сознания… Вы… Извините, не боюсь показаться глупым, но вы как бы из времени выпали, понимаете?

Молодой человек молча хмурит брови, пожимает плечами, а потом, будто вспомнив что-то, с нескрываемой надеждой спрашивает:

– А голова? Вам голова, случайно, не болит? Нет? Может, ударились где, ушиблись ненароком? Или вас ударили, по голове? И снова нет? Ну, тогда я вообще ничего не понимаю. Ничего не могу понять. Правда, контузии не исключаю, хотя, опять-таки, и уши в порядке, и слух…

Доктор уходит, по ходу разочарованно сокрушаясь, что не может разобраться в возникшей ситуации. Женщина и себе возвращается на место, берет в руки незаконченный свитер, прикладывает к себе, словно примеряя, после чего решительно прячет в корзинку.

– Вот и славно, что на поправку идёте, ещё немного и – домой. А я тут вроде сиделки устроилась – пришла однажды спросить, чем могу помочь, меня и определили – то там посижу, то в другом месте, где больше нужна. Лежачих кормлю, судно ставлю, с этим поговорю, того выслушаю. Казалось бы, ничего сложного не делаю, но человека для другой, более важной, работы освободила. Сейчас вот к вам приставили. Вы не переживайте – не глазливая я, те, что у меня до вас были, своими ногами из больницы ушли. Меня Любой зовут, если что… Вы обращайтесь, не стесняйтесь… Я и по врача сбегаю… и воды подам… и судно…

Слова Любы струились легко и ненавязчиво, будто течение реки, успокаивали и убаюкивали, и Богдан уже не знал, во сне иль наяву к нему ещё раз приходил доктор, потом – Наталия. Она и раньше приходила, поэтому он не удивлялся, правда, на этот раз остались в памяти совершенно приземлённые слова: «Устраивайтесь, дела свои решайте, а снимем повязки, если не передумаете – на работу выходите».

А ещё он помнил, как что-то мокрое капало ему на лицо и стекало за воротник. Провёл рукою по щеке – сухо, пощупал чуть ниже, пижаму, и обнаружил, что она влажная. «Возможно, вспотел, – боялся верить в лучшее, чтобы потом не сильно огорчаться и сожалеть. – Или перевязку делали, рану обрабатывали». Но перед глазами стояло лицо Натальи – ясное и спокойное, живое, не из сна.

Огляделся в поисках помощи, но, как на зло, и Любы почему-то рядом не оказалось. Вспомнил про специально оставленную сиделкой ложку, ударил ею по кровати, потом ещё и ещё…

«Богдан! Богдан!» – донеслось еле слышное.

Да, это была она, Наталия, только почему она в белом больничном халате? Неужели после смены так торопилась домой, что в больнице не успела переодеться? Или не захотела?

И снова что-то мокрое капало ему на лицо и стекало за воротник, но на этот раз он точно знал, что это были слезы жены.

–…Богдан, как вы себя чувствуете? Наверное, вам кошмары снились – во сне вы пытались вставать, куда-то срывались бежать, звали какую-то Наталью… Нельзя вам ещё подниматься, да и капельница стоит, далеко не пустит.

В словах Любы не слышно фальши, значит, это снова был сон, очередное видение, его надежда на встречу.

Неожиданно в коридоре раздаются голоса, дверь распахивается, и в палату мягко въезжает каталка. На ней – мужчина с немного странным, будто промерзшим взглядом. Он настороженно оглядывает комнату, словно изучает её, и тут же, выделив из общей массы главное, останавливается глазами на Богдане.

– А вот вам и компаньон, чтобы не скучали!

Доктор помогает санитаркам переложить больного на кровать, тщательно укладывает его перебинтованную ногу, привычно меряет пульс.

– Вдвоём веселее!

После ухода персонала новенький ещё некоторое время осторожно рассматривает Богдана, будто оценивает его на предмет вероятной опасности, потом перекрещивает руки на груди, устремляет свои озябшие глаза в потолок и, не проронив ни звука, застывает.

«О, как весело! Веселее не бывает!»

Немного выждав и отбросив в сторону условности, Богдан и себе внимательно прощупывает соседа по палате, справедливо полагая, что первое впечатление – самое верное.

Итак, мужик как мужик – не старый вроде, но и не молодой, правда, сильно изношенный, уставший, даже навскидку заметны следы от шлеи, да и по рукам видно, что работяга – тускло-серые изгрызенные ногти на куцых сильных пальцах, с траурной каемкой вокруг и под, сроду-веку маникюров не знали, а сами руки, судя по всему, с недавних пор ещё и мылись крайне редко. Обветренное лицо в густой седой щетине, примятой с видимой Богдану стороны. Впалые щеки, обтянутые сухой кожей острые скулы…

– Чего зенки вылупил, не нравлюсь?

Человек на соседней койке все ещё не двигается, но слова звучат, на удивление, твёрдо – от былой затравлености и следа не осталось.

Все так же не поворачивая головы, он спрашивает:

– Ты чей такой будешь?

Не получив ответа, терпеливо, вроде несмышлёнышу, объясняет:

– С чьей стороны, спрашиваю, будешь?

Богдан все ещё не спешит отвечать, так как не понимает, какое это имеет значение.

– Ты меня понимаешь? Откуда ты, а? С Донецка? – мужчина уже более настойчив – он поворачивает голову лицом к Богдану, вопросительно заглядывает ему в глаза. – Нет? Со Львова?

Полученный ответ его полностью удовлетворяет, и уже не таясь, он облегченно вздыхает и заметно оживляется.

– Аа-а! Свой, значит, так бы сразу и говорил. То-то меня к тебе в напарники определили. И я оттуда.

Внезапное появление Любы возвращает соседа к его прежнему состоянию. На тележке сиделки – тарелки с обедом.

– Ну, как вы, пообщались немного, познакомились? Понимаю, что место для знакомства не лучшее, а причина встречи – и подавно, но что поделаешь, если такое случилось? А я к себе заглянула, немного перекусила, теперь вот вам покушать принесла, сейчас кормить стану.

Женщина по-домашнему раскладывает салфетки, достает завёрнутые в вафельное полотенце ложки-вилки и обращается к недавно прибывшему:

– Вы как, Иван, сами будете кушать, или вас покормить?