Александр Никифоров - Пехота

Моему дяде,

не пришедшему, с той войны…

ПЕХОТА

На высоком берегу, отражаясь в чистой озерной воде, шелестит листвой береза. Нам казалось, что эта береза, как и весь окружающий мир, была всегда. Вместе с шелестом ее листвы, мы познавали первые слова.

Здесь наши мамы, отпуская нас с рук, учили делать первые шаги, говоря, – иди, погладь березку. Сделав первый в жизни шаг, мы под ладошками, чувствовали тепло, шелковой кожи, этой белой избранницы Родины.

Здесь мы признавались своим избранницам в любви, и они, слушая нас, ласково с нежностью, гладили белоснежную кожу березки. Достигнув призывного возраста, уходили на службу. В грозные годы отсюда уходили защищать Отечество, защищать нашу белую березку. Она, запоминая все, шептала нам листвой прощальные слова…..

Я смотрю на Петра, на его серое от пыли, в потеках пота лицо. И представив, что он, смотря на меня, видит такую же картину, начинаю смеяться.

– Ты чего? – непонимающе спрашивает он, проведя рукой по лицу.

– Ты на негритенка похож, помнишь, того в «Цирке», напоминаю я ему про фильм, который показывала в деревне «передвижка», в нашем «клубе» на берегу, натянув белое полотно меж двух берез.

– Так тот же маленький? – опять проводит он рукой по лицу.

– Считай, уже подрос,– продолжаю смеяться я.

За два года войны, мы понимаем друг друга без слов. Мы сидим на карточках в окопе и смеемся.

С августа 41 мы вместе. Мы были с ним в числе тех, кто, две недели побегав в учебном лагере, три раза стрельнув, и сотни раз проколов штыком, соломенное чучело, прибыв на фронт, угодил в сентябрьский прорыв. Мы с ним, одни из тех, кто, расстреляв, свою единственную обойму, забыв, про штык, побежал с «передка» под Сенявино.

Его, как и меня, не расстреляли только потому, что в наших сведенных судорогой страха ладонях, остались винтовки. Потом был ужас показательного расстрела, тех, кто не сберег оружие. Это было, кажется, вечность назад, в далеком сорок первом, сейчас сорок третий.

Мы с Петром с одной деревни. « Однодворцы», как называет нас «сечасный», двенадцатый по счету, наш с Петром взводный.

Петр, он большой и неуклюжий, с огромными ладонями, на которых свободно помещается круглый диск от «ППШа», я размерами, ровно его половинка. Несмотря на его большую фигуру, он, как и я, еще не был серьезно ранен. В санбат попадали оба, но как– то так скоротечно, вроде как на ходу, перевяжут и в роту.

Мы «окопные долгожители», так называет нас ротный, седьмой за два года, это для нас похвала, что мы умелые, опытные солдаты. Мы сами, порой не понимаем, как мы, два года провоевав в пехоте, до сих пор живы. «Матерые», добавляет его заместитель по политической части, первый замполит, в новом название этой должности, но четвертый после политруков. Он, из Сибири, как говорят, хороший охотник – промысловик, в той далекой, мирной жизни.

2

Мы соглашаемся с оценкой, и того и другого. Это тоже умение выживать. Что мы «окопники» с этим никто не спорит. Мы столько с Петром, перелопатили земли, вырыли километры окопов и траншей. А еще, той горестной земли, могил, погибших наших товарищей

Нас учила война, каждый раз доказывая нам, что у пехоты, одна надежная и верная союзница, земля. И мы, через мозоли окопов и траншей, впитали мудрость: хочешь вернуться домой, не ленись, зарывайся в землю. После каждого нашего «наступления – отступления», на каждом новом месте, мы первым делом, вгрызаемся в нее, нашу родную спасительницу.

Летом, нам, деревенским, это даже в удовольствие. А вот зимой, ковыряем ее, чем только можем, используя все, что есть под рукой, ломая топоры и лопаты, разве только не зубами. А выдолбив окоп, накрываем его плащ-палатками, и зажигаем свечку или немецкую плошку, и видим, через их колеблющее пламя, как стенки начинают покрываться влагою.

– Смотри, заплакала, – говорит Петр

– Заплачешь, сколько уже времени, мы ее, между Мгой и Ладогой, по – живому режем,– отвечаю я.

«Матерые», наверное, да. В нас ничего не осталось от, тех, восемнадцатилетних, только попавших на фронт. Тех, которых спасла от расстрела, чудом, не потерянная пустая винтовка, с примкнутым, но не напоенным кровью штыком. Нас всему научила война. Теперь, мы таскаем с собой запас патронов, у нас есть по паре гранат, и один на двоих старенький, древний наган. Мы отступаем, только получив приказ, и перешагиваем бруствер окопа, поднимаясь в атаку, тоже, только по приказу.

Мы уже «старые» солдаты, не по годам, по опыту. Мы два года воюем в пехоте. Мы «бессмертные», потому как прожили сотни лет, даже если, за один год, считать атаку. Каждый раз перед ней, мы мысленно прощаемся с этим миром, и рождаемся заново, если посчастливится остаться в живых. Мы звереем в рукопашных, когда «глаза в глаза», а выжив в них, долго не можем придти в себя, не понимая, как можно было выжить, в той «пляске смерти» называемой контратакой. А немного, очухавшись, крестимся тайком, кровавыми от чужой и своей крови руками. Мы привыкли к смерти, как неизбежности на войне. Убедив себя в том, что когда-нибудь, придет и нас черед, рухнуть на землю. Словить в атаке, пулю или осколок, а может в окопе высмотрит снайпер. Хотя в окопе, вряд ли, мы ученые, и без крайней нужды не высовываемся.

Мы, смотрим, друг на друга, и смеемся. Солнце сваливается к закату, скоро стемнеет. В темноту они не пойдут. Сегодня и так, четыре раза ходили. Похоже, припекло их, на одном месте топтаться. Только вот не пускаем мы их. Год 43 – й. С передовой уже не рванем, страх свой, далеко загнали. Вот и откатываются они, каждый раз, оставляя бугорки неподвижных тел в серых мундирах. Сегодня вот тоже, не добежали. У нас все дно окопа в гильзах, хрустят под ногами. Сейчас отсмеемся, перекурим, и набьем патронами диски, чтоб новых «гостей» было чем встретить.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.