Светлана Нина - Алая дорога

– Разумеется, вы можете мне всё рассказать, попытаюсь сделать всё возможное.

– Вы ведь знаете Аду Орлову? Мою подругу.

Он кивнул, продолжая сосредоточенно слушать и вспоминая, как спорил с Адой месяц назад.

– Так вот… Она, то есть мой отец… Ох. Они собрались пожениться.

При этих словах Алексей присвистнул, давая понять: «Вот дал старик!» Он не думал об Аде, но, всё же, где-то в подсознании понимал, что она достойна лучшей участи. Еленин отец не вызывал у него никакой симпатии. Даже больше – недоумение и странную настороженную жалость, смешанную с частым у него отстранением от тех, кто не признавал его.

– Да, ну так… Алексей, я всё вам скажу, но не вынесу, если вы возненавидите меня! – при последних словах она посмотрела на Нестерова огромными от страха глазами. Он мог бы подумать, что Елена выглядит жалко, но был слишком для этого влюблён, поэтому с досадой встретил эту мысль.

– Я вам клянусь, что не возненавижу вас.

– Хорошо. Не у вас одного была несчастливая семья. Моя мать зачахла в двадцать девять лет во многом благодаря отцу. Вы не представляете, каким он бывает с женщинами, причём даже с любимыми. Любить он своеобразно умеет, конечно, но… Ни во что не ставил маму, сделал её жизнь похожей на кошмар. Может, она и сама была в чём-то виновата, но всё – таки… Мы же уязвимы больше вас, а обычно все твердят, что мужчина должен быть главным в семье. Но главным же не значит – диктатором! Да, мама была слабой, но он должен был позаботиться о ней. А он, поняв это, стал шутить над ней. Ему-то казалось, что это всё безобидные шутки, а как она это воспринимала… Сидела, как статуя, и только вытирала платком глаза. А потом вовсе любовницу завёл у неё на глазах. Тут она и зачахла совсем, ребёнка носила, но не выносила. Умерла в родах. Ведь психическое состояние отражается на телесном образе, вы сами говорили мне это.

Елена поперхнулась подползшими к горлу слезами. Глаза застилала прозрачная плёнка. Алексей стоял тихо.

– Так вот, – продолжала Елена, вытерев слёзы нежной ладонью, – он её в могилу свёл. Кто-то может говорить, что она сама была в ответе за себя, виновата, что такая слабая, но… Тут уж ничего не поделаешь – свёл, и всё. Правда, переворачивать случившееся по-всякому можно, но от истины не денешься никуда. Потом вы бы видели, как он с Аглаей обращался, как с собакой какой-то!

– Аглая – это…

– Любовница его, или как сказать можно ещё – наложница, что ли. Она ему троих мальчиков родила, и все бойкие, смышлёные. А ему хоть бы что. Незаконные – и всё. Не люди, не дети. Он только меня любит, да и то, наверное, потому, что я в браке родилась. Теперь – то он строит из себя безутешного вдовца! Так он эту Аглаю… Вы бы видели, как она рыдала, когда мы совсем в Петербург переехали. А ему всё равно, только ворчал. Ну как так можно, как? – она с мольбой посмотрела на него, словно прося уничтожить несправедливость и боль. – А теперь я, как представлю, что он и Аду так же уморит, так мне жутко становится.

Нестеров молчал долго, глядя то на неё, то на струящуюся в канале воду, прозрачную и весёлую несмотря на сдерживающие её камни.

– Елена, – устало сказал он, – никто и никогда не сможет помочь всем, вылечить все пороки. Мы должны идти к этому, но по-настоящему идут только единицы. То, что вы рассказали, я не буду комментировать. Иначе получится пошло и фальшиво, как будто разряженный толстый дворянин стоит над умирающим от голода ребёнком и сочувственно кивает и, вместо того, чтобы обеспечить ему безбедную жизнь, кидает копейку. Вы не подумайте, мне очень жаль вас и вашу мать, но помочь я ничем не могу, а пустые слова бросать – не моя привычка.

– Вот я, чтобы не бросать пустые слова, попыталась спасти Аду, и всё ей рассказала.

Алексей с интересом повернулся к ней.

– И что же?

– Она устроила истерику, кричала, что я ревную.

Алексей понимал, что смеяться в такой ситуации омерзительно, поэтому сдержался, что стоило ему усилий.

– Вот и делай людям добро, не правда ли?

– Я теперь не знаю, как быть.

– Вы можете спать с чистой совестью, Елена, вы сделали всё, что могли. И, как правильно вы подметили, каждый в ответе сам за себя, так что дайте Аде думать о себе самой. Она предупреждена.

Елена неудовлетворённо вздохнула. Вокруг её рта собрались морщинки.

– А моя репутация?

– Вы думаете, что пострадала ваша репутация? – удивился Алексей.

– Конечно. Орловы теперь ославят меня.

– Если они могут это сделать, значит, совершенно точно не стоят вашего внимания. Я думаю, всё образуется, прекрасная Елена. Не терзайте своё великодушное сердце.

Елена вновь улыбнулась, ободрившись. Алексей подал ей руку, и они пошли по направлению к дому Ваеров. Как было чудесно ощущать чью-то силу, знать, что ты не одна, что тебя защитят и утешат. Елена с благоговением прижалась крепче к его телу, будто боялась, что Алексей может раствориться в воздухе.

Как было чудесно ощущать, что рядом с тобой ступает, семеня замшевыми туфельками на маленьком каблучке, прекрасная девушка, ждущая от тебя помощи и заботы! Алексей впервые со времён смерти матери так сильно привязался к другому человеку, и это чувство и пьянило, и мучило его. Он боялся, что не сможет сделать эту девочку счастливой, что она превратится в уставшую от брака растрёпанную ворчунью. «Что я такое думаю, – ужаснулся он, глядя на её тонкий профиль, – она никогда не изменится в худшую сторону».

Так ясно и глубоко ощущая близость любимого существа, он забыл о своих смешных страхах.

– Елена, я сегодня ходил к вашему отцу просить вашей руки.

Она вздрогнула, подняв на него расширенные глаза, не поняв ещё до конца смысл этой фразы. Так бывает, когда вожделенная новость обрушивается внезапно, не успевая подготовить.

– Вы сказали, что любите меня, и я надеялся, что брак будет желанен для вас. Прошу простить меня, если ошибся и докучаю… – добавил он, сам не веря в искренность последних слов.

– Я… – она не могла говорить то ли от счастья, то ли от чувства, что всё это происходит во сне. – Конечно, я буду рада, – сказала она твёрдо, закрыв глаза и ожидая, что небо захватит, заполонит её своей ватной синевой.

Всё происходило совсем не так, как она рассчитывала, но с Алексеем Нестеровым ничего не могло пройти задумано. Предложение самого важного жизненного союза должно было быть произнесено под ветвями удивительного дерева или на скамейке в старинном парке, а не в сутолоке петербургских будней, как-то между прочим, вскользь, после беседы о несправедливости мироздания.

С небывалой для него застенчивостью он прикоснулся к ней, близкой и одновременно парадоксально загадочной, губами. Поцелуй на улице был неприемлем, но им так хотелось почувствовать друг друга, что мнение окружающих не трогало. Волновала только бродящая в венах кровь.