Марк Захаров - Путь на моря (из сборника Ради жизни на земле)

И больше всех радовался успеху молодых исполнителей Виктор Русанов. Он ведь тоже был молод, командир «Комсомольца Латвии».

Как-то летом мне довелось побывать на одном из сторожевых кораблей дважды Краснознаменного Балтийского флота. Назывался он «Дружный». И то, о чем я хочу рассказать, напрямую связано с названием сторожевика, ибо речь пойдет о явлении, не имеющем, как принято говорить, аналогов. О флотской дружбе.

Служба вообще, вне зависимости от того, куда определили судьба и военкомат молодого человека — в десантные войска или на флот, — воспитывает чувство локтя, взаимовыручки. Иначе и быть не может, воюют не в одиночку. И все-таки…

Стоит в самом что ни на есть сухопутном поселке появиться во флотской форме, обязательно найдется человек, который подойдет, представится, спросит: «Откуда?» И услышав короткое: «С Балтики!», — просияет. И начнутся расспросы о том, как там сейчас, кто командует, кто уволился в запас. И всегда отыщутся общие знакомые, а если копнуть поглубже, так и друзья. И все это вне зависимости от возраста и звания твоего нового знакомца!

А потемневшие от времени матросские ленточки, которыми играют в семье внуки, а то и правнуки бывших мотористов и комендоров? Они не уходят из семьи, как не уходит из сердца немеркнущее слово: флот!

В чем же первопричина этого чувства общности, которое проникает в душу первогодка едва ли не в тот день, когда его ладонь впервые вскинется к бескозырке, приветствуя бело-синее полотнище флага?

А в том, что каждый выход в океан — по-прежнему поединок человека со стихией, и это единоборство, как ничто другое, связует моряков. Недаром в давнишней морской песенке поется:

И еще потому, что долгие месяцы моряк безотлучно находится в стальных стенах дома, который зовется кораблем. И жизнь эта для всех одинакова. Океан не различает званий…

Мое знакомство с «Дружным» началось с того, что вездесущий Володя Царковский, радиометрист по образованию и секретарь комитета комсомола по должности, принес из корабельной библиотеки несколько отпечатанных на машинке, скрепленных листков. Это была история того, как «Дружный» стал «Дружным», и вкратце сводилась она к следующему.

В сентябре 1944 года с очередным конвоем отправили из Англии на Северный флот восемь эскадренных миноносцев. Англичане не сумели обеспечить их запасными частями и предложили на запчасти… целый эсминец, девятый. Им-то и стал будущий «Дружный». Для его комплектования пришлось снимать матросов с других кораблей, экипаж по численности был в два раза меньше положенного. Сам эсминец имел повреждения, не единожды сидел на камнях… Пришлось срочно вводить его в строй, очищать от ржавчины. И почти всё силами экипажа, который рвался на Родину, туда, где, не затихая ни на минуту, полыхала великая битва.

В Норвежском море корабль попал в жестокий шторм. Истрепанный войной корпус дрожал, как в лихорадке. В кубриках, куда были загружены глубинные бомбы, все время находились моряки… А снижать скорость было нельзя. Отстать от конвоя значило стать мишенью для фашистских подводных лодок.

В Полярном адмирал, поздравляя экипаж с благополучным завершением перехода, сказал:

— Учитывая, что все то, что вы совершили, мог проделать только сплоченный коллектив, командующий решил присвоить вашему кораблю наименование «Дружный».

Теперешний сторожевой корабль и прежний эсминец разделяли не только десятилетия. Электроника владычествовала на палубах и надстройках, счетно-решающие устройства бесстрастно перерабатывали десятки вводных… От первого «Дружного» осталось только название. А вот дружба, рожденная в далекие, теперь уже легендарные годы, сохранилась. И почувствовал я ее силу при обстоятельствах далеко не боевых.

«Дружный» готовился к встрече с шефами — коллективом минского ЦУМа. По традиции приезжали шефы в дни празднования Победы, и к встрече с ними готовились загодя. Боцман Николаенко специально вооружился биноклем и бегал на противоположную сторону ковша: проверять, как покрашены борта. В ленинской комнате звенели гитары: вокально-инструментальный ансамбль разучивал новые песни. Далеко за полночь совещались коки, сочиняя праздничное меню…

Подъехал автобус — и будто маки расцвели на плитах причала! А когда после торжественного собрания на кормовой надстройке расставили свою технику музыканты и грянул вальс — не было в гавани ни одного моряка, который не смотрел бы с завистью на палубу «Дружного»!

Допоздна продолжался матросский бал. Впрочем, танцевали не только матросы. Ничего удивительного в этом не было. Самым «старым» офицером на корабле был командир. Капитану 3 ранга Юрию Николаевичу Ступину тогда исполнилось тридцать четыре года.

Два дня пролетели незаметно. По корабельной трансляции далеко разносились бравурные, с легкой грустинкой звуки марша «Прощание славянки». Так провожают уходящих в запас.

И действительно: вместе с девчатами в автобус садились уже отслужившие срочную старшина 1-й статьи Бойков, старшина 2-й статьи Краев, старший матрос Кославский… Вокально-инструментальный ансамбль в полном составе. Сверстники этих парней уже отслужили и разъехались по домам, и моряки попросили разрешения задержаться.

Тот, кто когда-либо служил, поймет, что это такое: три года не видеть родителей, любимую — и остаться на корабле еще на две недели, чтобы только не омрачить товарищам праздник!

— Одно слово — «Дружный», — сказал ветеран корабля мичман Корольков и даже руками развел: дескать, все этим сказано.

На корабле уже появились молодые. Их можно было безошибочно отличить по негнущемуся рабочему платью, мальчишескому румянцу во всю щеку. Я встретился с ними в посту гидроакустики, упрятанному в чреве корабля, поближе к днищу. Сюда шли отраженные сигналы от подводных целей, чтобы многократно усилиться и стать голубыми всплесками в матовых глазницах индикаторов.

«Дружный» потому и назывался сторожевым кораблем, что охранял наши воды от непрошеных подводных лодок…

В посту ровно горели лампы дневного света, вел на басовых нотах бесконечную песенку кондиционер.

Ребята толпились у стола, на котором были разложены схемы. Один водил пальцем по темно-коричневым линиям, остальные, наклонив аккуратно подстриженные круглые головы, внимательно слушали.

Худощавый старшина 2-й статьи с белой полоской усов на загорелом лице что-то проверял в одном из блоков. При виде меня он отложил пробник, кивнул на молодых:

— Все равно придется за них вахту стоять. Восемь через восемь. Ведь одно дело учебный отряд, а другое — практика.