Олег Селянкин - Костры партизанские. Книга 1

И, дрожа за свою жизнь, он униженно заканючил:

— Честное слово, братцы, не подумал, что все так может обернуться… Неужели не поможете? Нешто я не свой, не русский?.. Да я после этого и с печки не слезу! — И тут же польстил старшому: — Кроме как по вашему приказанию… Вызволите из беды, тогда приказывайте, что надо, все в лучшем виде исполню!..

— Помочь бы надо, да как поможешь? — пожал плечами Василий Иванович.

Ему было очень нужно, чтобы немцы не узнали о Павле, чтобы до них и слух не дошел о том, что здесь, в сравнительно глубоком немецком тылу, расхаживают советские солдаты, расхаживают с немецкими автоматами. Василий Иванович уже многому научился за месяцы скитаний, приобрел выдержку, которой раньше порой не хватало, и теперь выжидал, добивался, чтобы перепуганный Аркашка сам подсказал нужный выход и даже сам привел в исполнение весь план, уже сложившийся в голове Василия Ивановича. Так надежнее: на себя с доносом не побежит.

Действительно, скоро Аркашка сказал то, чего ждали:

— Сам принес из леса, сам в лес и унесу, а? В снегу захороню. Будто и не было его вовсе… А народ видал — чихать! Нету ему веры у новых властей, нету!

— Разве что так, — будто бы заколебался Василий Иванович.

А дед Евдоким другого мнения:

— Так-то оно так, только понадежнее захоронить надо. Чтобы звери не раскопали, на свет божий не вытащили… Может, на нашем кладбище похоронить? Тебе с Витьшей? А мы — будто и не знаем об этом вовсе.

Весь короткий зимний день Аркашка с Виктором провозились с могилой: земля промерзла почти на метр. И все же осилили, вырыли могилу. Потом навалили сверху холмик земли. Метель мигом укутала его снегом, будто тоже была заинтересована в сохранности тайны.

— Заруби себе на носу: если кто спрашивать будет, он из пришлых. Обозвал тебя всячески, колом замахнулся, ну ты и выстрелил, обороняясь, — в который раз повторил Виктор сообща придуманную версию.

Вместе копали могилу, вместе опускали в нее тело, вместе закапывали его. А с кладбища хотя и одной дорогой, хотя и рядом, но врозь шли. Ни словом не обмолвились, ни табаку друг другу не предложили, когда закуривали. Ненависть разделяла их. И если ненависть Виктора исходила из того, что Аркашка — враг всего советского, следовательно, и его личный, то у Аркашки она родилась вместо благодарности за сделанное ему добро, за своевременную выручку: не хотел он быть кому-то обязанным, вот и желал скорейшей погибели своим спасителям.

Темными окнами и гробовой тишиной встретили их Слепыши. Ни одного огонька, ни человеческого вскрика. Будто с убитым оказалась захороненной вся жизнь.

«Нечего сказать, веселый Новый год настает», — с горечью думал Аркашка, сворачивая с дороги к своему дому.

А ветер голодным псом кружил по деревенской улице, устилая землю бегущими лентами сухого и колючего снега.

Но настоящую силу метель набрала к утру: ветер стал пронизывающим, непрерывным, и, казалось, весь метровый пласт снега повсеместно пришел в движение. Пелена его была настолько плотной, что, как ни вглядывайся в нее, лишь соседний дом разглядишь, да и то не целиком, а какую-то его часть.

Настолько разгулялась метель, что даже на лесной полянке, где притаилась землянка Каргина с товарищами, временами рождались снежные вихри, которые, пробежав немного, разбивались о деревья или о черное колено трубы.

Пауль Лишке, зажав под рукой винтовку, смотрит на движущийся снег и думает о бренности жизни, о том, что она почему-то очень часто обрывается неожиданно, неоправданно. Вот мог ли он даже позавчера предполагать, что видит своего русского тезку в последний раз?

Лишь вчера ночью, когда напрасно прождали Павла день и вечер, стало ясно, что он погиб. Нет, не обязательно умер: попасть в лапы гестапо или абвера пострашнее смерти.

Поэтому необычно тихо было в землянке. Только огонь в печурке то гудел ровно и сильно, то вдруг начинал потрескивать, ломая сучки, вгрызаясь в их сердцевину, да тихонько всхлипывал Петро.

Тогда Пауль подумал, что теперь здесь русских осталось только пятеро, если считать и Петера — мальчишку, которому за оружие браться явно не по возрасту. Дальнейшее произошло очень просто и неожиданно: он вдруг взял из пирамиды свою винтовку и начал протирать. Через минуту или чуть позже рядом с ним устроился Ганс. Такой же молчаливый и решительный.

Сколько времени в землянке сидели две группы — русские — у стола, и они, бывшие солдаты вермахта, — у пирамиды с оружием и даже с винтовками в руках, — этого никто не замечал.

И вера русских в самую обыкновенную порядочность своих недавних врагов окончательно сломила Пауля, наполнила душу его тихой радостью.

Удалив из ствола и с затвора лишнюю смазку, он зарядил винтовку и сказал, стараясь подражать спокойствию русских:

— Их бин фертиг.

Разом забыл все русские слова, вот и сказал по-немецки, что готов.

Каргин придирчиво осмотрел его и приказал:

— Валенки надень. И мой полушубок возьми.

Ночью Пауль заступил на пост; он, немец, ночью отстоял первые два часа в русском карауле. Тогда его сменили точно в срок, а теперь он снова на посту.

Больше всего удивляло Пауля то, что он чувствовал: будет всерьез стрелять по любому, кто попытается напасть на землянку. Кто бы он ни был.

В первых числах января метели и морозы враз откочевали со Смоленщины, и установилась ясная, солнечная погода с морозцем, который русские очень метко окрестили «бодрящим»: не пытается откусить нос или уши, но и застаиваться не дает. И если еще недавно, объезжая свой район, фон Зигель не находил никаких прелестей в русской зиме, если еще недавно снег казался ему только холодным маскировочным пологом, наброшенным на землю, чтобы скрыть пожарища и другие следы войны, то теперь он, тот же самый снег, заставлял сравнивать себя с белейшим полотном, расшитым серебром наивысшей пробы.

А как красивы, оказывается, русские березы!

Белоствольные, они величаво стоят вдоль дорог, опустив ветви, унизанные плотным искрящимся куржаком. Не от бессилия, не от страха перед морозами опустив ветви, а в ожиданий весны, которая неминуемо придет.

Час Гудериана, Браухича и Гёпнера, похоже, уже минул: приказом самого фюрера они отстранены от командования. Как не оправдавшие надежд, не обеспечившие победы, отстранены.

Да, русское наступление под Москвой оказалось не кратковременным порывом шалого ветра, а глубоко продуманной операцией. Уже одно то, что оно продолжается второй месяц, говорит о многом. А если прибавить к этому, что на сегодняшний день русские полностью вернули себе Московскую и Тульскую области, частично Калининскую и Ленинградскую, вторглись в Орловскую, успешно продвигаются к Смоленской?..