Олег Селянкин - Костры партизанские. Книга 2

Каргин, секунды не раздумывая, потянулся к изголовью лежанки и из-под матраца достал карту. Самую обыкновенную, из школьного учебника. И только европейской части Советского Союза. Эта карта из школьного учебника и легла поверх оперативной. И оба молча наклонились над ней, побежали глазами по названиям городов, около которых виднелись карандашные пометки Каргина.

— Ты, помнится, стереть эти цифирки намеревался? — спросил Николай Павлович и сам сразу же ответил: — Хотя, пожалуй, не стоит: сбереги, как память, ребятня пойдет — вот им и покажешь, объяснишь, что к чему… А жена твоя где? Уже около часа сидим, а ее все нет.

— Ушла она. Как тебя увидела, так и ушла.

— Почему? Или я такой страшный? — взметнулась правая бровь Николая Павловича.

— Стеснительная она. И понимает, что комиссар бригады просто так не придет, что дело привело его сюда. Может, секретное, — с гордостью пояснил Каргин и сразу же выстрелил вопросом: — Говори уж, зачем пожаловал? Чую, не просто лясы точить.

Николай Павлович шутливо погрозил ему пальцем:

— Нет у тебя, Иван Степанович, должного почтения к начальству. На ломаный грош нет! — И тут же согнал с лица улыбку; сразу стала отчетливо видна усталость, старившая его на несколько лет. — Понимаешь, нам указана сегодняшняя лежка банды Черного. Вернейшим человеком указана.

— Он сообщил? — спросил Каргин, хотя и догадался, что такие сведения мог дать только Василий Иванович.

Николай Павлович, похоже, посчитал этот вопрос неуместным. Он продолжил, словно и не было его:

— Неужели упустим, а?

Он говорил еще что-то, но Каргин уже не слушал, он мысленно уже прикидывал, какими силами располагает, что может бросить против банды Черного. Как ни искал, все равно не мог наскрести даже сорока человек. И то лишь в том случае, если лагерь без присмотра бросить.

А сколько человек в банде Черного? Неизвестно. Потому и молчит об этом Николай Павлович…

Эх, если бы главные силы роты были здесь!

Посетовал и сам же урезонил себя: и с меньшими силами доводилось дела делать; в других ротах положение с людьми, видать, и того хуже, если Николай Павлович к нему пришел.

— Не в наших правилах, товарищ комиссар, от боевой работы бегать, — наконец сказал Каргин, поднимаясь. — Одного не пойму: ты-то лично чего ко мне шел? Неужто подумал, будто для меня письменный приказ силы не имеет? Кажись, не давал повода так…

— Не там корень ищешь, — поморщился Николай Павлович. — И не приказ, а просьба тебе высказана… Знал, что мало у тебя людей, вот сам и пришел. Чтобы с вами… Заодно с собой и директора нашей школы товарища Сазонова прихватил. Надеюсь, еще помнишь такого?.. И еще два учителя с ним…

Встреча с Федором (с месяц назад его забрали из роты) — большая радость, но дел сейчас так много, и таких важных, что Каргин посчитал неудобным высказывать ее, потому и пошутил неуклюже:

— Спасибо и за то, что без школяров их привел…

А еще примерно через час около землянки выстроились все, кто мог идти на задание. Считая Николая Павловича, Федора и двух учителей, их было тридцать девять. На левом фланге стояла Мария. Каргин в последнюю очередь глянул на нее и сразу же отвернулся, чтобы не травить сердце, и сухо скомандовал:

— За мной шагом… марш!

И только на марше, когда от лагеря рота отошла почти на километр, Николай Павлович, неумело притворившись забывчивым, достал из кармана гимнастерки листок бумаги и сказал, протянув его Каргину:

— Чуть не забыл.

Мельком взглянув на этот листок в косую линейку, вырванный из тетрадки, Каргин сказал с легкой обидой то ли на себя, то ли на кого другого:

— Тут по-немецки накарябано, а я…

— Ты на обратную сторону глянь.

Действительно, там был русский текст, напечатанный на машинке. Каргин торопливо бежит глазами по его строкам:

Мы теперь члены Национального комитета «Свободная Германия». Вчера даже присягу приняли, в которой сказано: «Я, сын немецкого народа, преисполненный пламенной любовью к моему народу, моей Родине и своей семье, клянусь бороться против гитлеровского режима до тех пор, пока мой народ вновь не станет свободным и счастливым, пока позор фашистского варварства не будет сметен с лица земли, а гитлеровский фашизм уничтожен».

Как видите, теперь мы вновь стали настоящими немцами.

Каргин тогда и понятия не имел о том, что Национальный комитет «Свободная Германия» был создан на советской земле в июле 1943 года, какие задачи он перед собой ставил, но текст присяги был убедительнее иных многословных заверений. И Каргин очень обрадовался, что Пауль и Ганс живы и здоровы, что теперь они окончательно встали на путь честных людей.

Но спросил он спокойно:

— Можно, я письмо пока у себя оставлю? Ребятам показать бы надо.

Николай Павлович ответил вроде бы равнодушно:

— Оно тебе адресовано.

Почти с радостью дед Потап согласился стать связным партизанской бригады: выходит, нужен он людям! А вернулся в опустевшую избенку, сразу же одиночество яростно обрушилось на него, чуть совсем не придавило. Действительно, и словом переброситься не с кем, главное же — никому твоя забота не нужна, только о самом себе и пекись. И он, глуша тоску, первые два дня лишь тем и занимался, что обихаживал хозяйство: проверил, исправна ли яма под картошку, ладно ли дрова в поленницы сложены; даже починил кожух, который за древностью давно выкинуть надо было, даже дымоход, еще в прошлом году давший трещину, глиной замазал!

Два дня прошли в непрерывных хлопотах, а потом вдруг хлестнула мысль: разве для этого он домой вернулся? Ведь теперь его первейшая обязанность — ходить по окрестным деревням, сведения о гитлеровцах и полицаях собирать, все слышать и видеть, надежных людей высматривать. И он заторопился в дорогу, словно все это именно сегодня надлежало сделать.

За зиму, весну и лето исколесил весь район, побывал почти во всех его деревнях, беда полезные знакомства завел и только охнул, спохватившись, когда вдруг нагрянула пора убирать хлеба с тех полянок, что весной были засеяны с помощью партизан. Он заторопился домой, можно сказать, со всех ног летел, чтобы время окончательно не упустить, хотя и понимал прекрасно, что со всем хлебом ему одному никак не управиться. И поспел как раз к тому моменту, когда друзья-партизаны вязали последний сноп.

Потом опять колесил по району, добывая сведения, за которые его не раз благодарило командование бригады.

Вроде бы ладно жизнь пошла, но дед Потап постоянно чувствовал, что ему чего-то не хватает, что теперешняя жизнь похожа на суп без соли. А вот почему она такой казалась, этого долго понять не мог. И неизвестно, когда бы еще понял, да случай помог.