Владимир Возовиков - Тайфун

Дагаев напряг память, мысленно восстанавливая путь, которым шли после той остановки, где поджидали погоню. Они идут почти навстречу урагану, их шаг втрое короче нормального шага среднего лыжника — не в этом ли все дело? В первый раз пересекли долину броском, теперь, считай, пересекают ползком, а командир-то не удосужился рассчитать более или менее точную поправку во времени. Нечего сказать, хорош начальник, который под настроение перестает верить даже компасу! Не на девяносто же градусов отклоняют стрелку магнитные бури! Этак и до паники недалеко.

Дагаев молча повернулся, пошел впереди, выдерживая взятое направление. Он не сделал и десятка шагов, когда лыжи, словно живые, внезапно рванулись вперед, и, остановленный толчком ветра в грудь, падая на спину, он почувствовал, что снег куда-то рушится под ним, рушится вокруг него и он летит вниз в шелестящем обвале, задохнувшись ледяным колючим пухом.

Слабый рывок шнура не остановил падения, но в следующий миг будто схватили за пояс жесткой и бесцеремонной рукой — так, что зашлось дыхание, — вырвали из обвала. Ветер отбросил снежную пыль, и в смутных сумерках висящий Дагаев увидел близко, почти у самых ног, черную, стремительно бегущую воду; она рвала, захлестывала, уносила белые куски обвала. Еще не успел испугаться, он сообразил, что висит над ручьем, размывшим ледяной панцирь, — над тем самым ручьем, который отчаялся было найти — не с того ли потерял осторожность?! Испуг пришел вместе с колючим холодом снега, набившегося за воротник полушубка. Тонкий шнур мог в любой момент оборваться…

Оп висел, согнувшись, схваченный сзади за пояс, лыжные палки свободно болтались на ремешках, намотанных на кисти рук, концы палок чиркали черную воду, и она, казалось, вспучивается, стараясь достать человека.

Чья-то голова смутно мельтешила над обрывом: его крик, видно, поняли, тянуть перестали — шнур мог лопнуть. Ему удалось перевести петлю шнура к пряжке ремня — стало удобней, и у Дагаева хватило силы, чтобы выругать себя за неосмотрительность: «Горе-разведчик. Лазаешь по горам в связке, а шнур цепляешь сзади, будто ведешь за собой телка на веревочке!»

Чуть поутихло, и сверху донесся голос Денисова:

— Жи-и-вы, товарищ лейтенант?..

— И здоров, как видишь! — крикнул в ответ, стараясь казаться бодрым.

— Сей-ча-а… да-дим… двойной… выдержит… — Слова Денисова наполовину потерялись в новом порыве ветра, но Дагаев понял. «Сообразили, черти, молодцы — ничего объяснять не придется».

Одной лыжей Дагаев по-прежнему упирался в стену, другая висела свободно и норовила стащить с ноги валенок, который наполовину сполз от рывка. Дагаев до боли напрягал ступню, удерживая валенок, а тот все-таки потихоньку сползал. Начнут поднимать, и наверняка останешься босым. Выждав порыв ветра в лицо, качнул ступней — лыжа задралась. Он схватил ее свободной рукой, дрожа от усилий, вытащил ногу из валенка. Портянку унесло ветром — шут с нею, повисеть можно и в носках! Зато лыжу с валенком он теперь ни за что не выпустит, а одна теплая обувка на пару ног — уже кое-что! Разуть вторую ногу пока не рисковал. Сверху наконец спустили скрученный вдвое шнур. Тонкая змейка вилась на ветру, не даваясь в руки. Дагаев изловчился, подцепил ее концом лыжи, и скоро сдвоенный шнур мертвым узлом стянул его пояс.

Наверху терпеливо ждали, и когда Дагаев подергал шнур, крикнув: «Тащи!» — связанные валенки быстро заскользили вверх.

Зимний ветер кажется теплым, пока ты одет и обут по-сибирски, а тут ноги словно в ледяные тесные туфли всунули, к тому же Дагаев попеременно упирался ими в стенку обрыва: поясница болела от рывка при падении, он старался ослабить натяжение шнура, — и камень студил ноги злее ветра. Когда ему для страховки спустили освободившийся конец, он едва чувствовал подошвы и пальцы ног. Разведчики догадывались, каково их командиру, поднимали его осторожно и быстро.

— Благодарю за службу, — только и сказал, обуваясь наверху.

Воронов сунул ему в руки флакон, прокричал, загораживая от ветра:

— Побрызгайте в валенки, все пройдет без последствий.

— Что это?..

— Одеколон высшей крепости! Мой знакомый, йог-любитель, говорит: поскольку фортуна женского рода, брейтесь всегда и всюду, чтоб улыбалась почаще… Не расстаюсь…

Что-то проворчал над ухом Денисов, вроде: «Хоть тут от тебя польза…» Дагаев не обратил внимания. Он воспользовался советом Воронова и не пожалел. Бесчувственные ступни медленно охватывало приятным жаром. Разведчики стояли вокруг плотной группой, никто не говорил о происшествии. Теперь каждый знал, в какую сторону идти, но ручей и напомнил, сколь опасно блуждать среди вьюги. У Дагаева усиливалась боль в пояснице, саднило плечо и локоть — ударился о край обрыва при падении, все в нем еще дрожало от пережитого напряжения, но это цветочки в сравнении с ледяной купелью, от которой был так близко. Окажись шнур чуток свободней, растеряйся разведчики, он наверняка выкупался бы, да еще мог второго за собой утащить…

А идти все же придется берегом, конечно, со всей осторожностью, подсвечивая путь ручным фонариком. Иного выхода нет. Впрочем, бояться света теперь не стоит: кто их станет ловить в такую бурю!

— Дозвольте я первым, товарищ лейтенант? — попросил Нехай.

— Пойдем прежним порядком, у меня теперь опыт. — Дагаев усмехнулся, подавляя боль. — Держаться «на струне» — чтоб шнур внатяжку. И не зевать. Всем понятно?

— Чего ж, — буркнул Нехай, — тильки я пийду другим за вами: в мене рука покрепче.

Была какая-то убежденность в тоне солдата, и Дагаев не посмел отказать. Еще раз оглядев молчаливых разведчиков, зажег фонарик и медленно пошел наперерез ветру.

…В тонком луче возникла черная, странного вида копна, качнулась навстречу, и опешивший Дагаев не сразу сообразил, что перед ним густая, изломанная ветром елка, нижние лапы которой прихвачены мерзлым снегом. Ветер выкручивал ее ветви, и, казалось, деревце отчаянно замахивается на разведчиков.

— О це людына! — засмеялся Нехай. — Слухайте — кедры спивают…

Ветер крутил, и Дагаев уловил в его свисте долгожданный гул лесных крон. Кедры появились через несколько шагов черной надежной стеной, и Дагаев двинулся в глубину леса, скользя лучом по темно-бурой коре мощных стволов, по сугробам, из которых торчали рога бурелома. Горного склона не было, — значит, вышли к месту сбора.

Шли под защитой деревьев. Кедрач снова кончился, но скалы не было. Проглядели? Ничего удивительного, если в десяти шагах — ни зги. Пошли обратно, держась от леска подальше, и Дагаев изо всех сил напрягал зрение, зажигая фонарик всякий раз, когда чудилась впереди туманная глыба. Теперь они бы и вслепую наткнулись на скалу — она ведь в каких-нибудь двадцати шагах от опушки, но ее не было.