Рикардо Фернандес де ла Регера - Ложись

— А… Наш прославленный каптер! Говорят, ты учился.

— Да, сеньор.

— Почему ж ты не младший лейтенант?

— Я не успел получить степень бакалавра. Мне оставался еще год.

— Значит, бездельник?

— Нет, сеньор. Я работал с восемнадцати лет и…

— Меня это не интересует! — сухо обрезал его капитан. — Посмотрим, на что ты годен. А ты парень смазливый, — и он пристально взглянул на Аугусто.

Аугусто, почувствовав себя уязвленным, обозлился и не отвел глаз.

Аугусто передал этот разговор Роке. Они очень сблизились после того случая на реке.

— Я обязан тебе жизнью, — сказал ему как-то писарь.

— Что за чепуха! — возразил Аугусто. — Ничем ты мне не обязан. На моем месте любой поступил бы так же. Надо только уметь плавать. А я умею.

— Еще не известно, что бы сделал этот любой. Да и какое мне до него дело. Для меня важно, что это сделал именно ты.

В тот вечер Аугусто прогуливался с Рокой и Эспиналем.

— Будь осторожен, — сказал ему Рока. — Ты поступил неосмотрительно, выдержав взгляд Пуэйо.

Как только Аугусто поближе узнал Року, он сразу понял, что его новый друг умен и проницателен. С виду Рока казался простоватым, незадачливым парнем, улыбка у него была добродушная, даже жалкая, а выражение лица какое-то растерянное. Однако за всем этим скрывался тонкий ум.

— Ты хитрюга и плут, — сказал ему однажды Аугусто.

— Да ну? Неужели? — рассмеялся писарь.

— С виду ты трус, а на самом деле смелый; кажешься простачком, а совсем не прост; прикидываешься, что тебе ни до чего нет дела, и…

— Хватит, хватит! И так достаточно, — насмешливо прервал его Рока.

Эспиналь, который был гораздо простодушнее Роки и преклонялся перед Гусманом, стал на его защиту.

— А почему он, собственно, должен был опускать глаза? Он ничем не хуже Пуэйо.

— Да нет, — сказал Рока. — Прости, что я тебе об этом говорю, — он повернулся к Аугусто, — но будь это в другом месте, никто не стал бы отрицать, что ты много лучше его. А здесь ты подчиненный, и не забывай об этом.

— Допустим, — начал было Эспиналь.

— Да-да, — перебил его Аугусто. — Рока прав. Но я очень обозлился, когда он сказал: «Смазливый парень!» Ты не представляешь, сколько презрения было в его голосе. Я еще сдержался, дружище!

С тех пор Аугусто всегда проявлял по отношению к капитану должное уважение и повиновался беспрекословно, как того требовала субординация. Однако никогда не терял достоинства. Капитан, казалось, не замечал его. И Аугусто успокоился. Меж тем Пуэйо не выпускал его из виду. Аугусто раздражал его.

Каждый день они ездили за продовольствием в Айербе. Однажды утром Аугусто встретил Берту. Он уже знал, что она там. Ему об этом сказал Патрисио, батальон которого расположился на отдых в соседней деревне.

Аугусто, погрузив провизию, иногда отправлялся на ту улицу, где, по словам Патрисио, жила Берта. Слоняясь по городу или же сидя в кафе на площади, он думал о том, что было бы хорошо ее встретить, но думал как-то отчужденно, без волнения.

И вдруг он встретил Берту на одной из тихих, безлюдных улочек. Было уже около двенадцати. Солнце щедро лило на улицу свои ослепительные лучи, и в их дрожащем свете все вокруг словно трепетало в призрачном танце. Берта шла одна. В мареве солнечного дня казалось, будто она плывет по воздуху. Сердце Аугусто забилось. Он привык думать о Берте как о чем-то недосягаемом, нереальном, несбыточном, точно она была далекой, счастливой мечтой. Теперь он понял: что-то росло в его душе, незаметно и упорно, и девушка оставила в ней след, гораздо более глубокий, чем он думал.

Берта протянула Аугусто руку и очень непринужденно заговорила, обращаясь на «ты»:

— Привет! Вот это встреча! Как поживаешь? Аугусто вздрогнул, он почувствовал какое-то приятное смущение.

— Хорошо, спасибо.

— Что ты делаешь в Айербе?

— Я ведь ротный каптер и каждый день езжу сюда за продовольствием.

— Правда? А я не знала.

Они пошли рядом.

— Я уже слышала, какое несчастье постигло ваш батальон. Бедный Алдама! Славный был парень.

— Да, такие, как он, нечасто встречаются.

— Он очень хорошо к тебе относился.

— Я к нему тоже.

— Какая ужасная война! Верно? Кастро тоже был чудесным парнем. Мне даже не верится, что их уже нет.

Аугусто почувствовал себя неловко.

— Да, это верно.

— Вы сейчас на отдыхе в Пласенсии дель Монте?

— Да.

— Мой зять собирается навестить вас на днях. Как вы там живете? В этих деревнях такая скука.

— Я — хорошо. Главное — далеко от фронта, — улыбнулся Аугусто.

Берта посмотрела на него.

— Боишься?

— Да, немного.

Берта скорчила презрительную мину. Аугусто заметил это.

— Ты удивлена?

— Да как тебе сказать… Такой парень, как ты, должен иметь большую смелость, чтобы признаться в этом. Наверно, мои друзья преувеличивают. Большинство из них на фронте, и все как один говорят, что не знают, что такое страх.

Аугусто усмехнулся.

— Чему ты улыбаешься? — спросила она.

— Да так. А что думает по этому поводу твой зять? Берта с удивлением взглянула на Аугусто.

— А! Теперь понимаю… Он тоже смеялся. Не понимаю, почему вы смеетесь? По-моему, в этом нет ничего смешного.

— Кто не знает, что такое страх, не знает, что такое смелость.

— Неужели?

— Да.

— Что ты хочешь этим сказать? Что мои друзья — хвастуны?

— Ни в коем случае. В тылу я рассуждал так же. Но смелость как раз и состоит в том, чтобы побороть страх.

— И ты его, конечно, поборол, — съязвила Берта.

— Да нет… По правде говоря, не совсем, — улыбнулся Лугусто.

— Ты говоришь так, чтобы меня позлить?

— Нет, почему же! Я говорю то, что думаю.

— Ты первый, от кого я слышу подобные вещи.

— Просто ты привыкла к риторике речей и газет, к тыловому краснобайству. В тылу мы все сказочные герои. На фронте иначе. Там мы люди, самые обыкновенные люди. Одни совершают подвиги. Другие, такие, как мы, просто отбывают службу.

Берта пренебрежительно пожала плечами.

— Я вижу, ты разочарована, — сказал Аугусто. — Но не забывай: то, что мы находимся на передовой, видим все ужасы, страдаем и умираем — уже героизм. Тыловикам этого не понять. Вот и приходится придумывать всякие небылицы о том, что не испытываешь страха.

— Ты так думаешь? Не вижу в этом необходимости.

— А я уверен, что им никогда нас не понять и вряд ли они смогут нас простить.

— Почему ты так говоришь?

— Не знаю. Так мне кажется. Во всяком случае, я убежден, что им нет никакого дела до наших страданий.

Берта казалась раздосадованной, растерянной.

— Ты как-то странно рассуждаешь, — сказала она. Аугусто несколько минут шел молча, думая о своем.

— Очень может быть. Мне еще ни с кем не доводилось говорить об этом.