Рикардо Фернандес де ла Регера - Ложись

— Ну и оставайтесь!

— Что? Кишка тонка?

— Пошли к чертям!

Сначала Аугусто шел не спеша. Там, в тоннеле, он видел обращенные к нему лица товарищей. «Вот сволочи, смотрят!» — беззлобно улыбался он. Вокруг свистели пули. Он изо всех сил сжимал кулаки: «Я не должен бежать!» Но вот пуля пролетала совсем рядом, почти обжигая его лицо своим дыханием, и он пускался рысью. «А, черт, пусть смеются, если им хочется!» Аугусто бежал не очень быстро, с достоинством, но это не мешало солдатам потешаться над ним. Солдаты громко смеялись: «Эй, ребята! Глядите, каптер бежит!», «Куда спешишь, каптер?», «Эй, каптер, скорее, а то поймают!» Они поднимались ему навстречу. Дружески улыбались, и не было на их лицах ни тени презрения или издевки.

— Вы банда мерзавцев! — смеялся вместе с ними Аугусто.

— Что, каптер, набрался страху?

— Да, дружище, могу продать по дешевке!

И пока он находился здесь, рядом со своими товарищами, он испытывал к ним братскую привязанность, заражался их весельем и смеялся, глядя, как в страхе бросаются бежать другие. А те, добравшись до тоннеля, тоже смеялись и беззлобно потешались над собой вместе со всеми.

Аугусто стал ходить другим путем. Но это мало что изменило. Второй путь почти ничем не отличался от первого.

Тропинка шла вдоль железнодорожной линии, параллельно реке до самого склона холма. У склона реку пересекал мост длиной пятнадцать-двадцать метров, который почти упирался в тоннель. Во время обстрелов пройти здесь было невозможно. Но когда наступало затишье, сюда, как и на склон, долетали только шальные Пули и редкие снаряды. Именно здесь погиб взвод, посланный на подкрепление. Лишь чудом уцелели Лагуна, Падрон и солдаты из кухонного расчета, помогавшие поварам разносить еду. Аугусто шел по тропинке. В тот вечер им не везло, и он уже в четвертый раз бросался на землю. Аугусто не слышал, как летел снаряд, потому что в эту минуту рядом с ним взорвался другой. Аугусто приник к земле и посмотрел в сторону поваров. Вдруг он увидел, что они оставили котлы и побежали. И в ту же секунду скрылись в облаке пыли и пороховом дыму. Один котел взлетел в воздух. Аугусто испуганно вскочил. Люди копошились в пыли, размахивая руками. Несколько человек бежали.

— Лагу-у-на! — крикнул Аугусто.

Бежавшие остановились и принялись себя ощупывать, протирая глаза и сплевывая. Сквозь рассеивающийся дым он различил остальных.

Затем услышал смех Лагуны. «Слава богу!» — вздохнул Аугусто.

— Все в поря-я-дке, каптер! — крикнули ему.

Мост обстреливали только из винтовок и пулеметов. Но он был довольно длинный, и бежать по нему было куда опаснее, чем по склону или открытой местности. Здесь задерживаться не следовало. Надо было идти размеренным шагом. Конечно, не стоило доискиваться, кто в батальоне установил эти правила проверки храбрости. Так было заведено, и никто не хотел отступать от них.

Аугусто глубоко вздыхал, брал себя в руки и шел по мосту, соблюдая все правила игры: медленно, чинно. Пули звонко цокали, ударяясь о металлические перила и рельсы. А он шел и уговаривал себя: «Только не бежать!» И все же не выдерживал и бежал под оглушительный хохот солдат. А потом вместе с ними смеялся над своим страхом, даже не пытаясь скрыть смущения. Ему, конечно, было стыдно, и он откровенно признавался: «Я не такой храбрец, как вы. Куда мне! Если я не побегу, то умру от страха». Он даже преувеличивал свою трусость, чтобы еще больше их повеселить. Солдаты смеялись беззлобно, дружески, И глаза их ласково светились. Аугусто был рад, что они смеются, ему было безразлично, что смеются над ним. Он радовался, что видит товарищей веселыми.

Тот, кто не побывал там, не может представить себе этих людей, некрасивых, плохо одетых, грязных, вшивых; этих низкорослых солдатиков с большим сердцем; этих ни в чем не повинных людей, насильно посланных защищать чуждое им дело; это «пушечное мясо». Нет, вам не представить себе, как можно любить этих неотесанных парней, сквернословящих, грубых, храбрых и измученных, с которыми ты пережил ужасные годы войны, вместе смеялся и плакал и многие из которых навсегда остались лежать на полях отчизны!

Первая атака началась очень скоро, во время ужина.

— Вот сволочи!.. Даже пожрать не дадут, — выругался Лагуна.

Бросились в подвал, надели портупеи, схватили винтовки. Затем с котелками укрылись за стеной. После ужина Падрон и Негр пошли купить бутылочку. Вернулись через несколько минут.

— Нет ни коньяка, ни рома, ни анисовой водки, ни самого господа бога, который все это создал. Только восстанавливающий силы «Ганнибал», — сказал Негр.

— Восстанавливающий силы? — переспросил Лагуна с мрачным видом.

— Вино, дружище! Выдержанное вино, — пояснил Падрон.

— Ну, если вино… тогда ладно.

— Послушай, а кто этот Ганнибал? — полюбопытствовал Трактор.

— Черт его знает! Зверь, наверное, — ответил Лагуна. — Восстанавливающий силы! Ух ты! Выдержанное.

Стали пить. Дождя еще не было. Ветер налетал на легкие тучки и разгонял их. Ночь наступила сразу, и снова, проделывая все тот же трюк, начал ездить грузовик, то с зажженными, то с погашенными фарами. Немного погодя прошло несколько раненых из другого батальона.

Первая атака была короткой. Вторая гораздо дольше. Они сидели на тротуаре. Когда пошел дождь, спрятались в подъезде. Время тянулось медленно. Третья атака началась в два часа, — они уже собирались пойти в подвал поспать. Линия фронта светящимся руслом извивалась в темноте; казалось, бурные воды реки вышли из берегов, наполняя ночь своим грохотом.

В половине третьего яростный обстрел вдруг затих. Теперь был слышен только шум дождя, в котором иногда хлопали последние взрывы гранат или всплескивали винтовочные выстрелы. И опять принимался шуметь дождь, часто и весело барабаня по земле. Вдруг до них донесся чей-то неясный крик.

— Кто это?

Теперь можно было различить, как кто-то зовет:

— Каптер! Лагуна! Падрон!

— Это нас! Пошли!

Побежали к кухне. В темноте едва разглядели сгрудившихся в кучку людей:

— Что такое?

— Принесли раненых. Помогите нам!

— Слава Испании! — крикнул кто-то.

— Несите их в подвал!

— Их в госпиталь надо, дружище!

Говорили взволнованно, все разом. Некоторые бросились к подвалу, спотыкаясь и налетая друг на друга.

— Вы что, спятили, мать вашу!

На втором этаже зажегся свет, выглянула лавочница.

— Что случилось?

— Да вот, раненые.

— А почему вы не ведете их в госпиталь?

С балкона струился желтоватый свет. Раненых было шестеро. Дождь все еще лил. Сверкающая, дрожащая, стремительно падающая вниз завеса… Раненные в грудь, руку, плечо, голову, они ждали, бледные, молчаливые, безразличные ко всему. Кровь сочилась из рваных ран, смешивалась с дождем, который стекал с их спутанных волос, перепачканных в глине, заливала страдальческие глаза, печальные, жуткие, молящие, смачивала дрожащие губы, по-детски всхлипывавшие; «Ой, мамочка! Ой, мамочка!»