Анатолий Злобин - Бонжур, Антуан!

— Ну что, ж друзья, — я обнял Антуана и Виллема, — дело о «кабанах» можно считать завершённым.

— Дело об особом диверсионном отряде «Кабан» и полковнике Виле только начинается, — возразила Констант, деловито защёлкивая футляр аппарата. — Это будет лучший заголовок года, но я вам его не скажу.

— Мерси, сударыня, — я поклонился.

— А теперь мы пойдём в кабачок, — предложил Антуан. — Я знаю тут одно местечко, куда, бывало, хаживали Тиль и Ламме Гудзак. Там и поговорим. Кажется, мы сегодня ещё не завтракали.

— Сначала вы пройдёте в полицию, — сурово заявил инспектор, — и я составлю протокол.

— Кончай тянуть резину, инспектор, — сказал я ему. — Мы приглашаем.

— Всё-таки вы хулиганы, — сказала Ирма по-русски, но её никто не понял.

— Салют, Серж! С бонжуром, ребята…

— Чао, Витторио. С благополучным.

— А-а, привет! Выражаю тебе своё полное. Как съездишенз?

— Банзай гезунд, Витю-сан. Кахен твейн делахт?

— Комси комса, или, по-нашему, абсолюман. А каки васи делаете?

— Токанава тояма, что означает в переводе: на том же уровне плюс пять процентози.

— Значит, у тебя все о'кэй?

— Ах, ребята. Если бы вы только видели! Этого ни в сказке сказать, ни пером написать, вы никогда не поверите, вы никогда не узнаете. Это надо видеть, это надо чувствовать, это надо обонять; какие шампиньоны я ел в сметане, это же умереть!

— Смотрите на него — он уцелел!

— Как же ты выжил, бедненький? Аж осунулся. Просто глядеть на него невозможно, до чего он осунулся.

— А нам оставил?

— Нам он выдаст сухим пайком.

— Честно говорю, ребята. Какие шампиньоны! Такие и в сладком сне не приснятся. Сюзанна, жена Антуана, готовила.

— Я всегда знал: в нём погиб великий чревоугодник.

— Значит, он ещё и насюзанился? Вот это парень!

— А что? Осанка у него вполне. Сразу заметно: человек ел шампиньоны.

— Клокочете мелкой завистью? Насчёт Сюзанны ты мимо дал, Сержик. Я же вам от души рассказываю. Этот Антуан, знаете, какой парень! Антуан — это человек.

— Партизан?

— Что за вопрос!

— А как по-ихнему партизан?

— Так и будет — партизан. Это же французское слово.

— А я-то думал, что партизаны только у нас были. Выходит, мы их у французов позаимствовали?

— Что же сие означает?

— Партизан — это буквально соратник.

— Значит, мы твои партизаны?

— Нет, ребята, это я ваш партизан.

— Смотрите, как скромничает! Я его буквально не узнаю.

— Перед нами новый человек!

— А что? Нашампиньонился и сделался скромным — закономерная деградация.

— Скромность украшает даже штурманов.

— Наш Коля, к примеру, третьего дня не то что шампиньоны. — Комара съел. И ничего — помалкивает.

— Коля съел Комара? И вы молчите?!

— Наш Коля теперь в финале. Об этом знает весь мир и ближайшие планеты.

— Так он же в деревню ездил?

— Виват, Николя! Как же это произошло? Чистая или по очкам?

— По чистой положил его наш Коля. В третьем раунде. Комар и пикнуть не успел.

— Вот это номер! Коля в финале, а я про шампиньоны вам заливаю.

— Скромность, скромность…

— Комар для меня не проблема. А вот теперь в финале с Эдиком придётся, это уже кое-что.

— Эдик — это штучка. Он гармоничен.

— Неужто в финале с Эдиком? А кто его сейчас тренирует? Когда финал?

— У Эдика правосторонняя стойка. И реакция у него на уровне. Берегись его левой.

— И вообще Эдик гармоничен.

— Зато с Эдиком интереснее. Будет на что поглядеть.

— Что вы, ребята? Коля самого Комара уложил. Да после этого Эдик сразу лапки поднимет. Он сдаст психологически.

— Эдик психологически не сдаст. Эдик гармоничен.

— Заладил. А Коля наш что — не гармоничен?

— У Коли коронка — встречный прямой. Садись на него в ближний бой, Коля, и всё будет в ажуре.

— А чего же ты про Веру не спросишь? Скромность заела?

— Спрашивается, где Вера?

— Очнулся. Верочка отгул взяла по уходу за отцом.

— Волнующе и непонятно…

— Отцу операцию делали. «Излишки» какие-то вырезали. Так она теперь у него днюет и ночует.

— Сплошные чудеса. Что же толкнуло её на этот героический шаг?

— Ты и толкнул, дольче Вита. Уж больно она задумчивая стала, когда ты её в щёчку чмокнул.

— О чём нашёптывал ей у трапа? Признавайся открыто.

— Ребята, вы меня знаете. Я вас тоже. И я со всей ответственностью заявляю: я славы не ищу. Я рядовой советский труженик. Зачем я буду присваивать себе то, чего не совершал?

— Вот к чему приводят поцелуи в запрещённом месте.

— Здравствуй, Тиль.

В дверях стоял Командир, и в руках у него брюссельская газета. Я вскочил.

— Разрешите доложить, Командир. Штурман Виктор Маслов явился из краткосрочного отпуска. Готов приступить к своим обязанностям.

— Вы только поглядите, товарищи, что пишут тут про нашего штурмана. — Командир развернул газету. — Узнаете?

Там я стоял в рост и сурово указывал пальцем. Фотография занимала два столбца. А по соседству в таком же формате был выставлен обмокший Щёголь. Он стоял на полусогнутых, изо всех сил закрываясь от меня руками, смешно у него получалось. Даже на застывшем снимке видно было, как у него поджилки трясутся.

— Так это же наш Витторио. Напартизанился он у них, как я погляжу.

— Насюзанился, напартизанился, наобонялся…

— «Русский Тиль мстит за отца», — с выражением сказал Командир, указывая на заголовок, набранный аршинными буквами.

— Смотрите, и медаль на кителе какая-то.

— Что вы, ребята, это не он. Он в это время питался шампиньонами.

— Первый раз вижу, ребята, честно говорю. Я тут совершенно ни при чём. Это все Антуан.

— Предварительный диагноз отменяется. Это не скромность, это корень кубический из скромности. Это святой наив.

— Я же говорил: перед нами другой человек. Перед нами — Тиль Уленшпигель.

— И мы ему верили…

— Ну зачем вы, ребята… — взмолился я. — Да ещё при Командире.

— Приедем — разберёмся в твоём поведении, — отрезал Командир. — Доложишь в экипаже, что ты там творил…

— Я больше не буду, Командир, — ответил я. — Ведь и повода больше нет, отец-то у меня был один…

— Борт ноль сорок один слушает, — сказал Николай. — Командир, порт запрашивает вылет.

— По местам, — приказал Командир.

— Правый готов, — сказал Виктор-старший.

— Левый готов, — сказал Командир.

— Приступить к проверке системы, — сказал Сергей.

— Вас понял, — продолжал Николай. — Видимость пять километров, ветер северо-северо-западный, до трех баллов.

— Скорректировать маршрут, — сказал командир.

— Ветер северо-северо-западный, до трех баллов, маршрут принимаю, — ответил я.

— Выходим на ВПП, — сказал Командир.

Ведомая тягачом машина беззвучно качнулась и тронулась с места, заносясь правым крылом. Мы разворачивались, и я увидел здание вокзала с галереей. Антуан стоял в стороне от прочих, у меня сердце защемило, когда я увидел его одинокую фигуру на верхней галерее, вот так и мать стояла на краю поля, провожая меня.