СЁХЭЙ ООКА - ОГНИ НА РАВНИНЕ

Слева от реки выросла одиночная гора, опушенная снизу густым тростником, который топорщился, как конская грива. Пока я разглядывал гору, в голове почему-то возник образ женского лобка.

Вдоль тростниковых зарослей змеилась тропинка, по ней я и отправился дальше. Дорожка, словно канавка или колея, сантиметров на пятнадцать углублялась в красную глинистую почву склона, на гладких бортиках виднелись пучки травы в разрезе: стебли, корневая система… Я присмотрелся внимательнее. Такие следы могла оставить только лопата! Я обнаружил свидетельство присутствия человека в безлюдной, дикой долине. Открытие потрясло и до смерти напугало меня.

А потом я услышал звук. Резкий, звонкий петушиный крик сыпался с верхушки холма, взрывая мирную полуденную тишину.

Следы от лопаты, истошное кукареканье… Все это говорило лишь об одном: где-то поблизости находились люди – филиппинцы! Опасность встречи с местным населением постоянно давила на нас, мы ведь знали, что захватчиков всегда ждет расплата.

Несмотря ни на что, я продолжил свое восхождение.

На макушке холма полоска тростника оборвалась. В своеобразной седловине лежало поле, которое по дальнему краю замыкалось стеной высоких темных деревьев. Из лесной гущи вновь понеслось петушиное пение. Тропинка бежала по полю прямо в чащу.

Под сводами вековых исполинов царила густая тень. По обеим сторонам дорожки, словно сторожевые башни, торчали два толстых чурбана. Дальше тропа разветвлялась – симметрично, как в английском парке. Между дорожками зеленела травка. Солнце заливало землю ярким светом и теплом. Вокруг стояла полнейшая тишина. В просвете между деревьями я увидел хижину. Наверное, именно там находятся куры… и люди!

Я колебался недолго. Меня словно что-то подгоняло в спину. Крепко сжав в руке винтовку, я промаршировал сквозь чащу, вышел на лужайку и… замер от удивления. Я не ожидал увидеть ничего подобного!

На гребне косогора приютилась хижина. Склон холма, усеянный стволами и бревнами, плавно переходил во впадину, из которой поднимался новый холм, также заваленный мертвыми деревьями.

Вокруг не было ни души. Несколько птиц примостились на ветвях необычного дерева с длинными, плоскими, как у тростника, листьями. Куры! Местные филиппинские куры, черные, жилистые, костлявые, похоже, еще не успевшие одичать. При моем приближении они оживленно закудахтали, посматривая друг на друга круглыми глазками, потом отвернулись от меня и затихли.

Невзрачные пернатые создания внезапно представились мне райскими птицами. Чистенькие, маленькие, они устроились на ветвях, как на насесте. Куры казались мне сказочными, неземными существами. Затем меня посетила отнюдь не поэтическая идея: я решил поймать волшебное создание. Я знал, что, в отличие от наших, толстых и неуклюжих кур, эти умеют летать, и стал тихо подкрадываться к добыче, надеясь застать жертву врасплох. Но не успел я сделать и двух шагов, как куры вспорхнули с дерева и, отлетев на приличное расстояние, опустились в траву.

Я бросился на землю, прицелился и выстрелил. Птицы, захлопав крыльями, взмыли в небо. Они перелетели на нижнюю часть склона и стали деловито расхаживать между бревнами, звонко переговариваясь друг с другом.

Опять неудача! Меня переполняли отчаяние и досада. Совсем недавно я в полном изнеможении лежал под пальмами и беспомощно таращился на зрелые плоды. И вот снова еда сама шла мне в руки, но я позорно упустил ее. У меня прямо перед глазами разгуливали куры, а я умирал от голода… Я заметил, что птицы время от времени склевывали что-то с земли. Неожиданно на меня снизошло озарение. Исполнение смертного приговора на время откладывалось, я получил отсрочку!

Задыхаясь от волнения и слабости, я бросился вниз по косогору. Я бежал, спотыкаясь о корни, пни и стволы поваленных деревьев. Мне не пришлось спускаться в котловину – то, что я жаждал найти, находилось у меня буквально под ногами. Среди корней и пней зеленели стебли «картофельных деревьев» и расстилались побеги «виноградного картофеля» – так мы, японские солдаты, называли диковинные – но определенно съедобные! – филиппинские корнеплоды.

Я вырвал одно растение и вгрызся в клубень, молниеносно раскрошив зубами сухую волокнистую сердцевину. Я успел проглотить несколько картофелин, прежде чем ощутил чуть сладковатый вкус, и лишь после этого заставил себя отправиться к ручью, журчавшему в котловине, и вымыть несколько клубней.

Я лег у воды и напился. Холодные струйки блестели среди камней, сплетаясь в небольшой ручей. На поверхности воды колыхалась тонкая пленка вулканической пыли. Совершенно случайно я заметил у берегов скопление тонких веточек и прутьев, а на дне виднелись листья и стебли. Я сразу понял, что это. Таро! Я наткнулся на хорошо возделанную плантацию, обнаружил такое сокровище именно в том районе, где наши разрозненные части шныряли в поисках провианта. Это граничило с чудом! Будь я Робинзоном Крузо, упал бы на колени и вознес хвалу Господу. Даже такой далекий от христианства человек, как я, должен был бы испытать смиренную благодарность. Но я не знал, кого благодарить…

Вскоре я нашел заросли местной разновидности фасоли. Мощные высокие растения упрямо тянулись к солнцу. Коричневые заостренные стручки лопались от зрелости, и на землю сыпались маленькие черные бобы. Их-то и клевали куры, копошившиеся в траве. Рядом росли кусты с красными бусинками ягод; похожие на землянику плоды по вкусу напоминали помидоры.

Наевшись до отвала, я побрел в хижину. Постройка, как принято в этих краях, стояла на бамбуковых сваях, крыша была из тростника. Внутри стоял тяжелый спертый запах грязи и пыли. В одном из углов пол был приподнят, там высилась кособокая печь, возле нее стояла глиняная утварь. Мебели в хижине не было вовсе. На полу я обнаружил нелепую, расшитую цветами подушку и, подложив ее под голову, моментально провалился в сон.

Несколько дней подряд я предавался обжорству.

Глухие отголоски взрывов лишь изредка нарушали тишину. А с юга вообще не доносилось ни звука. Было ясно: наши войска изгнаны из этого района. Я представил себе леса, долины, усеянные трупами японских солдат, и испытал необыкновенную эмоциональную встряску, мысленно рисуя жуткие сцены жестокой бойни. Люди гибли, в то время как я пребывал в раю, маленьком личном раю.

Я сам не знал, что творилось со мной. Но где-то в глубине души я, возможно, даже желал смерти своим товарищам по оружию. Ведь я прекрасно понимал, что после кратковременной передышки, после антракта в раю должен наступить трагический финал и для меня.

Между тем антракт, похоже, затягивался. На склоне за хижиной росли два десятка «картофельных деревьев», на противоположном склоне торчало множество кустиков с огромными листьями в форме соломенных шляп и съедобными плодами. Я старался попусту не транжирить обретенные богатства. Бережно обрезал штыком корнеплоды, тщательно мыл их в ручье, очищал от кожуры. Единственное, чего мне не хватало, так это живого огня – приходилось есть все сырым. Чтобы приспособиться к необычной диете, я подолгу пережевывал каждый кусок и в результате большую часть дня тратил на еду. Правда, несмотря на принятые меры предосторожности, у меня началась диарея.