СЁХЭЙ ООКА - ОГНИ НА РАВНИНЕ

Теория Бергсона, казавшаяся мне прежде такой ясной и понятной, вдруг потеряла убедительность. В частности, его гипотезу о постоянной личностной эволюции индивида я счел несостоятельной. Ведь я порой не только не эволюционировал, но, по-моему, даже деградировал. Правда, подобные научные утверждения вполне соответствовали духу современного рационально мыслящего человека. Но я не искал удобных аналогий, я жаждал познать истину.

Если мы готовы принять тезис о непрерывном развитии жизни, то, наверное, было бы логично поверить в направляющую и созидающую силу, которая существует реально и объективно, независимо от нашего сознания, то есть поверить в Бога.

Я брел по равнине и надеялся, что самоанализ, зондирование внутреннего «я», даст мне приемлемое объяснение феномена «ложной памяти». Меня больше не устраивал примитивный тезис о предшествовании памяти сознанию в моменты истощения и прострации.

Я припомнил странные ощущения, периодически возникавшие у меня после того, как я покинул свою часть. Меня тогда до глубины души потрясло одно открытие. Я внезапно осознал, что никогда, никогда больше не окажусь в том месте, где находился в текущий момент. И теперь я понял, почему меня так потрясло это открытие. Я предчувствовал, ждал собственную смерть! Рушились основополагающие принципы моего мировоззрения. Интуитивное представление о том, что я смогу многократно повторить то, что делаю в данный момент, не могло быть реализовано в действительности. Так что же скрывалось за моей парамнезией, за «ложными воспоминаниями», за странными предчувствиями? Возможно, все это было обусловлено скрытым желанием повторить в будущем моменты настоящего, то есть продлить жизнь. А если сознание, обнаружив, что не существует возможности повторения настоящего момента, проецирует поступающую информацию в прошлое? В этом случае сам факт «ложного воспоминания», которое появляется у человека в периоды физического и психического истощения, не следует объяснять перерывами в жизненной эволюции. Все указывает на то, что именно в те мгновения, когда нарушается повседневный ход жизни индивида, у него и возникает неосознанная мечта о возможности повторения сиюминутного опыта в будущем. И тогда опыт настоящего автоматически проецируется в прошлое как попытка закрепить механизм многократного повторения прошлого в будущем…

Я устремился вперед, отбросив все сомнения. Меня больше не страшил рассвет. Все в этом мире, в том числе и я, пребывали в постоянной иллюзии возможности бесконечных повторений. Но теперь, двигаясь навстречу смерти, я наконец прозрел, потерял веру в то, что смогу когда-либо повторить настоящее. Открытие это наполнило меня дерзкой отвагой.

Уже совсем рассвело, когда я добрался до очередной лесной чащи. Я оглянулся: за моей спиной тянулись поля, пустоши. Мареновая краснота неба насыщалась лазурной синевой. Пики горных кряжей скрывались в пене облаков, из тумана медленно появлялись зеленые бугры предгорий. Где-то в призрачной дымке коричневыми крапинками темнел маленький земной рай, покинутый мною ночью. Я взирал на горы с холодным безразличием – так мужчина, охладев, смотрит на свою бывшую любовницу.

Лучи солнца лились на землю сквозь плотное плетение листвы, трава вспыхивала изумрудным блеском, сверкали капельки росы. В кронах деревьев радостно щебетали тропические птицы.

Когда я разглядывал эту местность со своего холма, мне казалось, что лес ведет прямо к деревне. Но зеленая полоса внезапно оборвалась, и я оказался на равнине. Она лежала в подкове волнистых холмов, стекавших в морской залив. По низменности струилась река, над ней горбатился полуразрушенный мост.

Я осмотрелся: ни людей, ни костров. Развалины моста, правда, говорили о близости поселения.

В заболоченных тростниковых зарослях у лесной опушки паслись два буйвола. Вокруг них медленно кружила стая белоснежных цапель. Порой несколько птиц взлетали и плавно опускались на широкие спины буйволов, а чуть погодя уступали место своим товаркам. Они склевывали что-то со шкур животных. Я догадался, что цапли исполняют роль санитаров, избавляя буйволов от мелких кровососов и других паразитов. Буйволы с благодарностью принимали помощь пернатых лекарей.

Чистое, прозрачное утро, мирные картины природы… А я ощущал в воздухе веяние опасности.

С профессиональной дотошностью настоящего солдата я обшарил взглядом каждое дерево на опушке, каждую травинку и сучок. В голове стучала одна мысль: под сенью деревьев может скрываться мой палач.

Слева, в зарослях у предгорья, белел ствол упавшего дерева. Сухой остов причудливо вырисовывался на фоне голубого неба. Воздух был так чист и прозрачен, что я сумел разглядеть изогнутые корни, торчавшие над землей.

Я взял винтовку на изготовку и зашагал дальше. Меня охватило возбуждение, так не похожее на безмятежное созерцательное спокойствие, в котором я находился до этого. Взглядом разведчика я цеплялся за каждую точку лежавшей передо мной местности, чтобы обнаружить врага раньше, чем он заметит меня.

Я подошел к мосту. Река, мутная от земли, глины и водорослей, бурлила вокруг мостовой фермы. Мое напряжение нарастало: враг мог наброситься на меня в любую минуту.

Справа от меня на вершине отдаленного холма заструился дымок. Я уже видел подобные сигнальные знаки, когда ушел из своей части… Внезапно я постиг их истинное значение. Первые замеченные мною костры являлись предвестниками бомбежки в районе госпиталя, на следующее утро костры задымились на холме, к которому в поисках укрытия бросились наши солдаты… Почему я только теперь осознал взаимосвязь между кострами и последующими трагическими событиями?

Страха я не испытывал. Филиппинские часовые, сидевшие в горах возле своих костров, не представляли для меня такой опасности, как жители деревни, в которую я направлялся. Я вновь осмотрелся. Цапля плавно слетела со спины буйвола. Едва коснувшись земли, она яростно и призывно забила крыльями. Потом сделала несколько осторожных шагов, сложила крылья и застыла в зарослях тростника у лесной опушки.

С противоположной стороны донесся шум двигателей. Видно, это американские катера курсировали по заливу.

Разбухшая от влаги тропинка петляла по роще. Из земли тут и там поднимались слоистые скальные выступы. По ним струились серебряные водные нити. Вдоль тропинки выстроились деревья – они следили за мной. Дорожка неожиданно вильнула налево и побежала вниз по склону. Впереди показалась деревня.

Покатый спуск вел прямо к морю. У его основания темнела дорога, по обочинам выстроились три десятка хижин, крытых тростником и пальмовыми листьями.