СЁХЭЙ ООКА - ОГНИ НА РАВНИНЕ

– Правда? Ты это серьезно?! – делано удивился сержант. – Очень, очень мило с твоей стороны, приятель! Сейчас отнесем все к лачуге и честно поделим, идет? Но сначала надо попробовать!

Все трое подскочили ко мне и тут же запустили руки в мой ранец. Зачерпнув по горсти соли, они набили ею рты. Глаза сержанта увлажнились.

– О, где же ты умудрился раздобыть такое сокровище? – поинтересовался он, когда мы шли к лачуге.

– Внизу, в деревне.

– А ты еще там что-нибудь интересное нашел?

– Нет, только соль.

– Наверняка там была и другая жратва. Ты уверен, что везде хорошо посмотрел?

– Я обшарил только один дом.

– Это плохо. Знаешь, это действительно очень плохо. Могу поспорить, там полно всякой еды. А что, если мы с тобой туда сходим и прочешем всю деревню?

– Я думаю, в деревне опасно показываться. Мало ли кто там может объявиться…

– Гм, пожалуй, ты прав. Нам и здесь не стоит долго задерживаться.

Я посмотрел вдаль. Где-то внизу, за зелеными буграми, лежала деревня. Мое внимание привлек один из холмов. Накануне на его вершине горел костер. И опять в небо поднималась тонкая струйка дыма.

Над лесом по-прежнему тускло блестел крест. Он больше не трогал, не волновал меня. Я избавился от одиночества, обрел приятелей. Во мне возродилась надежда. Я не забыл гору трупов в деревне, помнил, что сам натворил, – все было во мне. Воспоминания роились в дальних уголках моего сознания, точно обрывки ужасного сна. Но известие о Паломпоне мгновенно затмило, вытеснило все остальные мысли и эмоции.

Надежда на спасение окрылила меня, подняла из бездны отчаяния к солнечным высотам радости и ликования. И я понял: все, что со мной творилось с тех пор, как я покинул свою часть, было результатом изоляции. Мрачные видения, расщепление сознания, тяжкие испытания, выпавшие на мою долю, – всему виной было мое одиночество.

Теперь у меня появились приятели. Я поделился с ними солью, и между нами возникли дружеские чувства. Такие люди не могли отвернуться от меня так же легко и просто, как это сделал мой командир взвода!

Я был окружен людьми. Я купался в новых взаимоотношениях. Теперь даже совершенное мною убийство выглядело чем-то пустячным, не важным. Мне казалось, что никакого убийства не было вовсе. Я вновь стал простым японским солдатом – тысячи таких, как я, скитались по острову – и считал, что имею право на спасение, на возвращение домой.

Ах, каким же наивным и доверчивым я был! Поверил в то, что эта жалкая кучка деморализованных отщепенцев за несколько пригоршней соли воспылала ко мне дружескими чувствами! Это глубочайшее заблуждение также стало результатом моей длительной изоляции от человеческого общества.

На земле вокруг хижины чернели перышки.

– Значит, вам все-таки удалось подстрелить кур, – обронил я.

– Да нет, поймали парочку и свернули им шеи, – ухмыляясь, объяснил сержант. – Остальные улетели.

Я разделил соль на четыре кучки и одарил каждого порцией чудесных кристаллов. Я словно священнодействовал, словно совершал таинственный ритуал, который должен был связать нас всех нерасторжимыми узами. Не знаю, что испытывали в тот миг мои приятели, но они напустили на себя торжественный вид, их лица светились признательностью.

– Ладно, братцы, пора собираться в путь, – сказал сержант. – Тамура, а ты поторопись! Набери себе картошки. Знаю, знаю, ты поделился с нами солью и думаешь, что мы могли бы отдать тебе часть наших запасов. Но пойми, мы должны все взять с собой столько, сколько сможем унести. Пригодится каждый кусочек. – Он взглянул на разоренное поле и осклабился: – Гм, не очень-то много мы тебе оставили, а? Надеюсь, ты простишь нас за то, что мы учинили такой погром в твоих владениях!

Сержант пребывал в прекрасном расположении духа.

Я выдрал из земли несколько «картофельных деревьев», по примеру своих приятелей выбросил противогаз из сумки и набил ее корнеплодами. Потом мы отправились в путь. Сначала шли по тропе, которая когда-то привела меня к плантации, затем спустились к реке и, следуя ее течению, долго-долго брели по берегу. У подошвы холма тропинка резко вильнула в сторону, а мы продолжили двигаться строго на север.

Насколько я понял, американские войска, наступавшие с западного и восточного побережья, соединились, следовательно, наш путь на север острова лежал через вражеские позиции. Однако сержант утверждал, что от главного тракта на Ормок ответвляется дорога, ведущая на запад, и если мы дойдем до нее, то сможем пробраться на полуостров, прямо к Паломпону.

Мы миновали предгорье, по узкой стежке преодолели два перевала и выбрались на равнину. Тропка превратилась в дорогу, по которой могла проехать запряженная волом повозка.

– Следите за небом, остерегайтесь самолетов, – поучал нас сержант. – Американцы часто обстреливают дорогу.

Из лесов, с холмов группами и поодиночке сюда стекались солдаты. Мы влились в колонну, растянувшуюся длинной змеевидной лентой. Сотни, тысячи солдат – набралось бы несколько полков!

Вскоре мы очутились на открытой местности. Люди старались укрыться в тени придорожных деревьев и кустов. Потом вновь началась лесная полоса. Колонна углубилась в девственные дебри. Наводненный шумной толпой, вековой лес походил на оживленный торговый квартал большого города.

С тех пор как я покинул свою часть, в нашей армии, видимо, произошли катастрофические изменения. Солдаты выглядели ужасно: грязные, исхудавшие, обросшие бородами, форма в лохмотьях, ботинки протерты до дыр. Лица у всех бледные, осунувшиеся. Лишь глаза по-прежнему мерцали неистовым блеском.

Нашими умами владела одна мысль: Паломпон, Паломпон. Это географическое название превратилось в надежду, мечту, и ею одной жил теперь каждый из нас. Слово стучало в висках, билось в сердцах. Одержимые Паломпоном японцы заставляли свои истерзанные, сбитые в кровь ноги шагать вперед и вперед. Каждый старался держаться прямо, не отставать от товарищей по оружию.

Горные скаты и отроги были усеяны телами солдат: кто-то прилег отдохнуть, а кто-то не выдержал, свалился замертво на дорогу – и его тут же оттащили в сторону.

Мне стало интересно, знают ли американцы, что разрозненные части японских войск получили приказ пробиваться к Паломпону. Ответ нашелся незамедлительно: над лесом загудел самолет. В воздухе раздалось металлическое стаккато пулеметных выстрелов. Все бросились в укрытие. Американцы улетели, обочина запестрела телами убитых и раненых.

Ночь опустилась на землю. Сержант велел нам сойти с дороги и повел за собой на небольшую лужайку.

Следуя примеру своих приятелей, я высыпал порох из патрона. Немного усилий, сухие ветки, и вскоре передо мной запылал костер. Я вспомнил, как мучился, сутками пережевывая сырой картофель, как напугал филиппинцев, требуя у них спички. Ах, если бы я сам додумался до этого гениального по своей простоте способа получения огня, ничего ужасного не случилось бы!