СЁХЭЙ ООКА - ОГНИ НА РАВНИНЕ

Он запустил руку в карман и выставил на всеобщее обозрение маленькую корявую картофелину. Мгновенно воцарилась зловещая тишина. Стало понятно: демонстрация скудного провианта являлась в данном сообществе верхом бестактности и вопиющим нарушением норм местного этикета. Юноша догадался, что совершил промах.

– Не волнуйтесь, ублюдки несчастные, – угрюмо буркнул он. – Я не стану просить у вас помощи! Сам справлюсь. Сегодня вечером схожу на разведку, может, удастся что-нибудь стащить. – Он посмотрел в сторону госпиталя.

– О, что же нас всех ждет впереди? – Фраза прозвучала, как реплика героя мелодрамы. Можно было подумать, что мы слушаем радиопьесу.

Вопрос задал молодой тщедушный солдатик. Он был из той же роты, что и Ясуда. Его лицо, опухшее от недоедания и бери-бери, расплывалось огромной бесформенной маской над узкой впалой грудью.

– Как что? – ухмыльнулся Картофляй, как я окрестил для себя солдата с одной картошкой. – Понятное дело: помрем все! Вот что случится! И не только с нами, а со всеми, кто торчит на этом проклятом острове! Так что можно ни о чем не беспокоиться.

– А как насчет парашютного десанта? Говорят, наши вот-вот прилетят, – неуверенно произнес другой отверженный.

– Ха! С тех пор как мы здесь ошиваемся, ты хоть раз видел наш самолет в воздухе? Днем они не смеют высовываться. Появляются лишь ночью, под покровом темноты, словно стая мерзких летучих мышей! А в последнее время их вообще не было! Если у нас здесь и высадится какой-нибудь десант – то только американский. Я, правда, думаю, они не станут возиться с парашютами. Вот увидите, это будут танко-десантные корабли LST… Да, прямо вон там! – И Картофляй махнул рукой на запад, в сторону берега.

– Мне кажется, это не так просто сделать, – включился в разговор еще один член нашей компании. – Кстати, мы по-прежнему удерживаем свои позиции на западе.

– Не знаю, не знаю, – протянул Картофляй. – Слышите свист и грохот? Это америкашки поливают огнем Ормок. Не успеем оглянуться, а они уже тут как тут.

В отдалении слышались раскаты орудийного грома. В воздухе со свистом, шипением и стоном проносилось нечто грозное, невидимое, с силой ударялось в небесный свод к северу от нас. Необычный звук мало походил на знакомый отрывистый лай минометов. Зловещий рокот летел над равниной, разбивался о горы у нас за спиной и раскатывался дальше по долинам. Мы чувствовали, как дрожит земля.

– Орудия двадцать пятого калибра, – буркнул кто-то.

В полном молчании мы напряженно вслушивались в гул артиллерии.

– В конце концов, какая разница? – ехидным тоном произнес Картофляй. – Может, ничего страшного и не произойдет, если придут американцы. Нас, между прочим, выкинули из подразделений, так почему мы должны теперь вести себя как кучка героев, а? Ну, возьмут нас в плен… на этом все и кончится!

– Так ведь они же нас убьют, – тихо проговорил солдат, сидевший в сторонке на корточках.

– Убьют?! Нас?! А зачем им убивать нас, а? Кстати, американцы считают, что получить статус военнопленного – весьма почетно. По их мнению, если человек попал в плен, значит, он оказывал противнику стойкое сопротивление и до самого конца дрался как лев. Пленные у них на высоком счету. Они завалят нас тушенкой с кукурузой. Ешь не хочу!

– Заткнись! – сдавленным голосом сказал больной малярией и, пошатываясь, встал с земли. Его щеки пылали, глаза налились кровью. – Как ты можешь такое говорить?! Да какой ты после этого японец?

Картофляй с отсутствующим видом уставился в пустоту. На его губах блуждала кривая усмешка.

Больного малярией охватило дикое волнение. Мне даже показалось, он хотел еще что-то сказать. Солдатик прочистил горло, но внезапно рухнул на землю.

Солнце медленно садилось, сея над горизонтом пурпурно-малиновый свет и четко обрисовывая контуры горного кряжа. Земля тонула в густеющем сумраке. Между длинными стебельками травы скользили лиловые тени. Воздух сочился пряным ароматом тропической ночи.

За рекой волнистой грядой темнели холмы. Над ними вереницей медленно ползли, словно гусеницы, облака. Они тоже сияли ярко-алым цветом.

Огни на пустоши погасли. От них не осталось и следа, лишь от земли поднимались струйки дыма. Ветер стих.

Мы лежали примерно в двадцати метрах от госпиталя и видели все, что происходило внутри зданий. Судя по всеобщей суете, там наступило время ужина. Санитары деловито сновали туда и обратно с солдатскими котелками. Врач, мужчина лет сорока, мало похожий на кадрового офицера, вышел во двор и устремил глаза в небо. Тяжело вздохнув, он искоса посмотрел на нас и поспешил внутрь здания.

Из домиков доносился шум, оживленный говор, но здесь, на краю леса, стояла гробовая тишина.

– Ну, пора нам тоже закусить, – пробормотал Ясуда. Он встал и подошел к Малярику. – Послушай, парень, если у тебя еще есть картофель, я могу его для тебя сварить вместе со своим.

Солдатик, больной малярией, слегка приоткрыл глаза, покачал головой и повернулся на бок. Либо он не хотел есть, либо у него кончились запасы, подумал я.

Ясуда, опираясь на толстую кривую палку, заковылял в глубь леса. Всем своим видом он будто хотел сказать: «А остальные могут пойти и сами сварить себе еду».

Картофляй, солдат с одной картошкой, проводил Ясуду взглядом. В его глазах полыхала ненависть.

– Грязная вонючая свинья! – с угрозой в голосе произнес он. – Готовит, понимаешь ли, картошку только для себя… в таких диких условиях! Ладно-ладно… Он, конечно, знает, как о себе позаботиться. Где-то в лесу у него тайник с табаком. Только что он таскался в госпиталь и обменивал свой табак на картошку. Мерзавец! Он, если захочет, может в любую минуту вернуться в свою часть. Но ему это даром не нужно. Он торчит здесь и проворачивает свои гнусные делишки!

– Какая муха тебя укусила, а? – задал вопрос солдат, служивший с Ясудой в одной роте. – Ты что, завидуешь, что ли?

– Как бы не так! – рявкнул Картофляй. – Меня от вас тошнит! Отвратительно, когда вы все дружно встаете на защиту этого старого негодяя. Он вам что, ломтик картошки подкидывает время от времени? Всегда-то вы на его стороне!

В ответ никто не проронил ни звука. Солдаты, опустив головы, принялись что-то жевать. Вся их еда обычно состояла из нескольких кусочков сырого картофеля. Но иногда они доставали из карманов комочки бумаги, служившей некогда оберткой для рисовых колобков, бережно разворачивали, выбирали из складок белые зернышки и отправляли их в рот. В больничный рацион ежедневно входил один колобок риса, его выдавали больным каждый вечер, на закате. По каким-то странным причинам вечерняя трапеза нашего лесного братства начиналась в полном соответствии с больничным расписанием.