Ракипов - По следам героев

Стемнело. Работали при свете переноски, и Закария тревожился, как бы не сели аккумуляторы. Они хоть и мощные, но чем чёрт не шутит.

Где-то вдали здорово громыхнуло. Стрелок-радист доложил с башни:

— На северо-западе что-то горит!

— Небось, лётчики отличились, какой-нибудь склад боеприпасов разбомбили.

— Чего ты мелешь? Разве ночью самолёты летают?.

— Ну, значит, «бог войны», постарался.

— И артиллеристы в это время спят. Скорее всего сами фрицы чего-нибудь взорвали, чтобы нам не досталось.

Закария задумчиво произнёс:

— Интересно, где сейчас наш полк? — Он окликнул радиста: — Эй, Михаил, как там у тебя?

— Нету связи, товарищ командир! — В голосе радиста звучало отчаяние.

Все замолкли. Слышался только перестук ключей. Чувствуя, что экипаж приуныл, старшина нарушил тишину.

— Связи нет. Это факт. Но это не значит, что про нас забыли. Просто далеко оторвались, в деле находятся. Говорил же комполка, что будет жарко…

— Как бы не подумали, что мы тут спим, когда они там дерутся.

— Брось ерунду городить! А чтобы скорее соединиться с полком, надо поднажать. Так что, тяжело тебе — терпи!..

Экипаж никак не прореагировал на эти слова. Закария и сам понял, что читать мораль в подобном положении не следовало, и поэтому выругал себя в душе. Народ этот в назиданиях не нуждается. Тут надо вести себя иначе. Он, старшина Закария Хусаинов, является командиром танка. Значит, именно он отвечает за настроение и высокий боевой дух своего экипажа. Сейчас парни зверски устали, надо их приободрить, надо сказать что-нибудь утешительное.

— Вот вы знаете, — заговорил Закария: — Ленин такой великий человек, каких свет, можно сказать, не видывал. И вдруг — он мой земляк. Сами подумайте: Ленин и старшина Захар Хусаинов. Смешно рядом ставить эти два имени. А если подумать, то ведь и он, и я ходили по одной и той же земле, ели хлеб, выращенный на одних и тех же чернозёмах. Как задумаюсь иногда об этом, так меня самого оторопь берёт. Однако это факт. Я здорово горжусь этим, ребята. Всегда помню. И мысль эта придаёт мне силы в трудные минуты. У нас, у татар, песня есть одна.

— Спой, Захар.

— Так вы же всё равно ничего не поймёте.

— Мотив разберём, а слова растолкуешь.

Старшина пожал плечами.

— Ну что же, слушайте…

Голос у Закарии был хотя и не сильный, но приятный. Он пел с удовольствием, как бывало в молодости. Мысли унеслись куда-то далеко-далеко, казалось, в другой мир. За какое-то мгновение он и дома побывал, и свою Тайфу любимую с маленькой дочуркой повидал, и на Волге посидел с удочкой…

За тёмной полосой леса, над которым робко занималось позднее осеннее утро, послышался какой-то рокот. Это не было отзвуком боёв, линия фронта уже ушла далеко. Что же это такое?

Песня прервалась. Не стало слышно и рокота. Танкисты отложили инструменты, вслушались, переглянулись. Тишина. Довольно прохладно. На траву обильно пала роса. Эх, шагать бы сейчас по полю с уздечкой на плече, вон к тем кустам. А в кустах, чутко насторожив уши, тебя поджидает конь и нетерпеливо переступает копытами. Ты его гладишь по крутой шее, перебираешь гриву. А потом верхом, с песнями возвращаешься в село… Когда Закария работал трактористом, колхоз выделил ему лошадь, потому что поля были разбросаны и добираться до них пешком было долго.

От сладких грёз Закария вернул к действительности механик-водитель Ефим. Он зябко прятал шею в воротник комбинезона.

— Захар, а что в той песне поётся?

Закария любил этого никогда не унывающего парня с густой копной кудрей. Подвижной, но, как говорят танкисты, не взрывной, всегда весёлый, он был душой экипажа. А вот заряжающий Славка полная его противоположность. Этот — молчун, слова не вытянешь. На всё отвечает односложно «да» или «нет». Но в бою быстр.

Закария перевёл слова песни. Они понравились Ефиму. Он несколько раз даже повторил: «Хоть и врозь мы, но сердцем вместе», — словно адресовал эту строчку кому-то.

— Ну, парни, подышали, просвежились! До света надо кончать.

Все молча опять взялись за работу. С ног валила усталость, клонило ко сну. Хоть бы закурить, да табак весь.

— Может соснём с полчасика, старшина?

— Ты что, разве можно! Терпи.

— Рад бы терпеть, да на веках словно гири.

— Сейчас я разгоню сон. Знаете, я ведь не успел досказать вам про Ленина. Самое интересное осталось.

— Уж не хочешь ли сказать, что ты ему внучатым племянником доводишься?

Это, конечно, Ефим подковырнул.

— Так я не скажу, а кое-что, чего вы наверняка не знаете, рассказать могу.

— Давай, старшина.

— Это не выдумка. Это быль. Об этом пишет в своих воспоминаниях Анатолий Васильевич Луначарский. Так вот, слушайте.

В 1904 году Ленин приезжает в Париж. На следующий же день он идёт к Луначарскому. Ещё очень рано, полгорода спит. Анатолий Васильевич ведёт дорогого гостя к своему знакомому. Пить кофе. А знакомый, к которому они идут, привык вставать с петухами, привык работать с утра. Приходят. Стучат. Хозяин действительно уже на ногах, трудится. Это был скульптор Наум Львович Аронсон. Входят. Знакомятся. Ленин тогда ещё не имел такой известности. И всё же скульптор намётанным глазом увидел в нём что-то необыкновенное, и ему сразу захотелось сделать его бюст. Однако он также понял, что спутник Луначарского донельзя скромный человек. Поэтому, щадя его скромность, скульптор обратился к Ленину с предложением не прямо, а с подходцем. «Не смогли бы вы оказать любезность — позировать мне. Я сейчас работаю над портретом Сократа, а вы весьма и весьма на него похожи».

Владимир Ильич покатился со смеха. И знаете, что он ответил скульптору? «Какой, — говорит, — к чёрту я Сократ, я скорее похож на татарина». И, конечно, отказался позировать.

Но скульптор был человеком настырным: он решил во что бы то ни стало исполнить свой замысел. Образ Ленина крепко засел в его памяти, постоянно стоял перед глазами, и скульптору казалось, что он даже разговаривает с ним. И он — таки сделал бюст Ленина. И не один. Двадцать! Потому что ни один из них его не удовлетворял: они были какими-то холодными, передавали только внешнее сходство Ильича. Скульптор разбил их все до одного. И снова думал, думал, снова искал…

Смерть Ленина потрясла скульптора. В глубоком горе он опять принялся за работу. Два года тесал он глыбу красного мрамора. Всю душу вложил в работу. И добился своего. Из-под резца вышел неповторимый портрет бессмертного Ленина. Знатоки сразу сказали, что в этом бюсте заключён символ силы, воли, прозорливости.

Бюст понравился и Надежде Константиновне Крупской…

Теперь, ребята, главное — вывод: если человек весь отдаётся делу, он обязательно добивается намеченного. Значит, и наш движок должен заработать… — Закария крякнул и закончил: — Бюст сейчас во Франции. Его, конечно, спрятали, наверное, чтобы фашисты не надругались. [13] Мраморный бюст, о котором идёт речь в очерке, родственник скульптора Л. Аронсон в 1954 году передал Центральному музею В. И. Ленина в качестве дара. (Автор.) Его сохранят, не могут не сохранить.