Петр Михин - «Артиллеристы, Сталин дал приказ!» Мы умирали, чтобы победить

— Хлопцы, вставайте, немецкие танки въезжают в хутор. Да вы не торопитесь, они еще только на краю хутора. — В представлении старика, сто метров для танков — большое расстояние.

Мы мигом выскочили во двор; пригнувшись, проскочили вдоль плетня, через огород — и к ометам соломы, а дальше, уже бегом, направились на Изюм.

Опять на пути хутор. Но, в какую хату ни зайдем, никто не хочет нас покормить: все немцы позабирали, отвечают. Несолоно хлебавши, вышли мы из очередной хаты. Смотрю, а у Ахмета под мышкой деревянное корыто с мукой — прихватил в сенях хаты, где нам также отказали в куске хлеба. Спрашиваю:

— Ахмет, зачем нам эта мука?

Ахмет молча ссыпал муку в вещмешок, а корыто бросил хозяйке во двор.

— Была бы у вас мука, я бы вам испекла лепешек, — посочувствовала нам хозяйка следующей хаты, подбрасывая в русскую печь сухой хворост.

Тут Ахмет и высыпал на стол муку из вещмешка. Через пятнадцать минут мы уже ели горячие лепешки.

К вечеру второго дня пути мы вошли в село, располагавшееся на правом берегу Донца, почти напротив Изюма. Там оказался штаб артиллерии нашей дивизии. Командующий артиллерией дивизии полковник Чубаков обрадовался нашему приходу, тут же передал по связи содержание донесения в штаб армии, а мне разрешил перемещаться дальше вместе с его штабом.

Много обстрелов миновали мы со стариком Ахметом, но задание выполнили. А у меня будто гора с плеч свалилась.

Так закончилась моя вожделенная «прогулка» в тыл. С пакетом-донесением средь бела дня я сумел-таки выбраться из окружения и, отмахав более полусотни километров, доставил его по назначению. А наши окруженные в Барвенкове полки получили приказ вырваться из окружения. Что они и сделали следующей ночью. С боями им удалось прорвать кольцо немцев. Не без потерь, конечно. На то и война.

Из Барвенкова мы отступили к Изюму, за Донец. Здесь, за рекой, мы заняли оборону и держали этот рубеж с марта по июль сорок третьего, до самой Курской битвы.

Два полка 52-й дивизии ушли вперед на Барвенково, а застрявшие в глубоких снегах остальные части, тылы и санбат растянулись на десятки километров, догоняя передовые полки, и до Барвенкова не дошли. Как оказалось, к счастью. В конце февраля город оказался в окружении. Расширяя кольцо окружения вплоть до Северского Донца, немцы прошлись танками и по тылам дивизии, которые поначалу в окружение не попали.

Передовой отряд 106-го медсанбата находился впереди основного состава, был развернут в небольшой деревушке Голая Долина у шоссе Красный Оскол — Барвенково, в семи километрах западнее Северского Донца. Я находилась в составе этого передового отряда, и мы ничего не знали о прорыве немецких танков. Только вчера вечером, изнуренные заснеженной дорогой, мы прибыли на место. В течение месяца дивизия интенсивно наступала от Старобельска до Артемовска, потом через Славянск к Барвенкову, было много тяжелых боев и много потерь, постоянные маневры и переезды по глубоким снегам, бомбежки, нескончаемый поток раненых. Напряженные дни и бессонные ночи так измотали нас, что, как только мы прибыли в Голую Долину, сразу же повалились спать.

В передовом отряде нас было человек десять. Командовал отрядом фельдшер старший лейтенант Попов. Пожилые солдаты-санитары несли охрану. Разместились мы в двух хатах, в одной — женщины-врачи и медсестры, в другой — фельдшер с мужчинами-санитарами. Еще три хаты приготовили для приема раненых и населения. В ходе боев мы оказывали медицинскую помощь не только воинам, но и жителям местных сел. На оккупированных территориях не работали никакие лечебные учреждения, поэтому, прослышав о нашем приезде, гражданские люди шли к нам за помощью. Трудно описать радость, которую испытывали излеченные нами люди.

Встречали нас очень радушно и относились внимательно, особенно к нам, девушкам. Вот и на этот раз хозяйка отварила картошки, подала соленых огурцов, и мы с большим аппетитом позавтракали. К обеду у нас все уже было готово к приему раненых. Но раненые не поступали. Да они и не могли поступать, так как воевавшие полки были окружены немцами, о чем мы не знали. После обеда, едва обмолвились между собой, что давно не мыли головы, как хозяйка тут же приготовила нам крепкий щелок из древесной золы и горячую воду. Только мы намылили головы, в хату ворвался встревоженный запыхавшийся санитар, с ходу закричал:

— Быстрее одевайтесь, бегите во двор, на улице немецкие танки!

Для нас это было настолько неожиданно, что в первые секунды, ошарашенные, мы замерли, молча в ужасе обмениваясь взглядами. Однако за полтора года пребывания на фронте мы уже привыкли к самым ужасным и самым непредсказуемым поворотам судьбы. Едва санитар скрылся за дверью, натянули на намыленные головы шапки-ушанки, накинули шинели и принялись обуваться. Намотали на ноги портянки, поверх надели большие шерстяные носки — подарок омских колхозников. Ищем валенки, а их нигде нет. Ни одного валенка. Кинулись под кровать, под стол, под лавку, даже в сени выглянули — нет валенок, как провалились, и хозяйка, как на грех, куда-то отлучилась, а с улицы все громче доносился шум танковых моторов.

Выскочили во двор, глянули сквозь высокий плетень. Возле нашей хаты стоял только что подошедший танк. Может, это наш танк, напрасны все наши волнения? — шевельнулась робкая надежда: танк весь был в снежной пыли, сразу да через плетень и не разглядишь, чей он.

— Да немецкий он, видишь, контуры белого креста проступают, — прошептала Зоя Овсянникова, моя подруга-хирург.

Когда из люков танка стали деловито вылезать фашисты, наши сомнения и надежды рассеялись окончательно. Поворачиваемся от плетня, чтобы бежать в огород, навстречу нам с подойником из хлева выходит хозяйка.

— Да что же вы босиком-то, ваши валенки в печке. Я посушить положила. Сейчас достану.

— Какие тут валенки, коль немцы уже в хате, сейчас во двор выйдут?! — Мы опрометью бросились бежать со двора в огород и, проваливаясь в глубокий снег, направились к видневшемуся невдалеке омету соломы.

Немецкие танкисты от других хат заметили нас и открыли огонь из автоматов и пулеметов. К счастью, нас не убило и не ранило, мы упали в снег и по-пластунски поползли к омету. Немцы потеряли нас из виду, постреляли-постреляли наугад, а преследовать не стали: не то поленились, не то побоялись застрять в сугробах.

Отдышавшись за ометом, мы потуже притянули портянки, благо не оторвали мешавшие нам тесемки на концах брюк. Зачем их пришили?! — со злостью думали каждый раз, когда обувались. И вот они пригодились.

Двинулись мы к Донцу. А до него напрямую — километров семь. Измученные, сами потные, а ноги, как ледяшки, ничего не чувствуют, подошли к реке. К нашему ужасу, посередине русла река не замерзла. В обе стороны, насколько глаз хватало, тянулась водяная полоса шириной метра два-три. Что делать? Вот-вот сумерки наступят. Искать деревню? Где ее найдешь, и, может, в ней немцы. И тут, на наше счастье, как из-под земли, появились трое ребятишек лет по десять-двенадцать.