Виктор Николаев - Живый в помощи. Часть вторая .А помнишь, майор...

И воин, давший Присягу, осознанно отказывался от жизни для себя. Его жизнь теперь навсегда принадлежала Родине. Сашка из Сургута клялся погибнуть, если надо, за Толика из Караганды, а Петька из Минска за Гелу из Рустави. И гибли. За друга и за Родину, за мать и отца, жену и детей. Как ни в одном государстве земли. Потому что Гела не сомневался, что в тот последний час его спасут в любом случае. Живого или мертвого — это вторично, но его выволокут, даже если за это ляжет весь полк. Просто так устроена душа нашего солдата. "Оставят 99 овец, чтобы найти одну, и радоваться ей будут больше, чем тем 99-ти..."

На крыльцо санчасти для очередного предполетного осмотра поднимались скобские пилоты. Вдруг они, как один, дружно присели: пуля "духовского" снайпера, расщепив входную дверь, звякнула в доме. Все профессионально пришлепнулись к земле и зазмеились по безопасным углам.

"Фьють!" — вторая пуля, сбрив с сапога одного из пилотов каблук, уволокла его под крыльцо. Через секунду свистнула третья. Но все уже сидели за безопасным углом, а Колобов вприпрыжку скакал в сторону танкистов. После чего от них послышались ровные очереди из крупнокалиберного пулемета, а минуту спустя ухнул танк. К вечеру нашли снайпера — молоденького "духа". Он свил себе теремок на макушке сильно заросшего дерева, куда и влетел танковый снаряд. У "духа" не было живота и груди. Он лежал лицом вниз, что по закону Полумесяца говорило о его великой греховности.

Час спустя группа ПДГ жарилась в вертушках в готовности номер один. Ноги командира вертолета капитана Колобова в тщательно зашнурованных ботинках аккуратно торчали из открытого левого блистера. Задача была привычно опасная. Они через двадцать минут должны были уйти на Гардез, заправиться и далее четырьмя бортами Ми-8 и двумя Ми-24 унестись в сторону Хайркота, что в нескольких километрах от Пакистана — для прикрытия выхода одной из единиц джелалабадского десантного полка. Омаровцы были готовы для этого к назначенному времени и терпеливо смотрели на часы и горизонт. Они уже не раз работали со "Скобой" и знали, что те могут не прибыть только в одном случае: если их собьют. Колобов с группой из шести бортов оторвался от гардезской полосы в 11.10. Духи завалили омаровский спецназ мощным боезапасом в 11.20. Противник за десять минут, к сожалению, многое успел. Колькина группа неслась на высоте 3 метра, разогнавшись до критической скорости 250 км/час. Подлетное время, 28 минут, стремительно сокращалось. Лобовое столкновение "духов" со спецназом "Скоба" увидела на удалении 15 км.

Все сразу стало ясно. Э-эх, винты вы мои привередливые! Налетавшиеся по Афгану авиамозги во всем разобрались с полувзгляда.

— Ведомый 014! Распутин! — стальным голосом руководил Колобов. — Ты идешь с двумя Ми-8 и двумя 24-ками на пяти метрах. Я, 63-й, ухожу в набор до 5,500. Ваш заход со стороны солнца. Отвлекаете "духов" и вызываете огонь на себя. Я, 63-й, валюсь на спецназовский факел (обозначение ярким огнем места нахождения), работаю пушками по "духам". Садимся по моей команде, всех грузим и уходим.

За 10 минут до подхода Колобова "духи" разодрали бок десантников до крови. Мужики группой в сорок человек заняли оборону подковой в полуразрушенном, давно не жилом кишлаке, упираясь правым флангом в крутой горный склон, на котором хорошо сохранилась когда-то плодоносная деревенская терраса. Спецназовцы, четко сохраняя оборонительный рисунок, увешанные убитыми и ранеными, медленно сползали к месту вероятной загрузки на борта у подножия горы, расстояние до которой было метров двести. Потери были один человек в девять минут. Один раненый на три минуты. Плотность огня — восемь пуль на квадратный метр. Омаровцы, черные, все в земле, ручьевом поту, в разорванной в клочья одежде, больше смотрели под ноги, чем по сторонам, и подпрыгивали, как плясали, от пуль. В воздухе от стрельбы висел непрерывный вой юлы: "Ю-ю-ю..." Постоянно возникала рукопашка, часто вместо ножевой драки стреляли, практически одновременно, друг другу в голову, в грудь, живот...

Борт Колобова падал привычно, почти отвесно. Глаза пилотов от перепада давления влезли под веки, из прикушенных языков сочилась кровь. Падение машины было остановлено метров за триста до земли, и Колобов левым доворотом при страшно застучавших винтах, инерционно планируя, обозначил место приема десантников. Все вертушки к этой минуте были, как решето. Пилоты почти не задеты. Колька орал в эфир:

— Делай, как я! Делай, как я! Ищи место и повторяй, как я!

"Двадцатьчетверки" били куда попало, лишь бы затормозить приток духов к террасе. Вертолет Колобова со второго раза осторожно закрепился левой стойкой за верхнюю ступень террасы, но она была такая мягкая, да и борт, вибрируя, тонул в земле, отчего между несущим винтом и землей расстояние было около метра, и оно медленно сужалось. Спецназовцы по одному стали проползать в эту жизненную щель и волоком тащить за собой своих друзей, неизвестно, раненых или убитых. Бортач на карачках следил, чтобы винт не соприкоснулся с землей. Когда щель сокращалась да полуметра и проход становился смертельно опасным, борттехник орал: "Отход!" Колька соскакивал на следующую ступень в вихре пыли, летающих камней, песка, тучами разносящегося от лопастей несущего винта. Там вновь проход увеличивался между винтом и ступенью террасы до метра, и в него успевала протиснуться на борт следующая группа из четырех-пяти человек. Командир спецназа, капитан, и его зам, старший лейтенант, слегка задетые пулями, осипшими, но удивительно ясно различаемыми командами, руководили загрузкой. Вновь расстояние стало менее 50-ти см. Колька "спрыгнул" еще ниже, на следующую ступень. За ним его действия стали удачно повторять капитан Распутин, Неволин и другие. Последним прополз в адову щель командир спецназа и... несущий винт срезал ему со спины рюкзак. Но капитан успел. Винты почти слились с землей на расстоянии 10-15 см, когда затяжелевшие, набухшие вертушки, с трудом оторвавшись от ступеней террасы, уходили к дому. Смерть не успела догнать жизнь. Такие лики людей, спасенные братской солдатской рукой, мир может видеть только в воинстве Христовом.

На аэродроме в Гардезе при подсчете спасенных одного десантника не хватило. ...Забытый солдат сидел на крыше дувала с гранатой в зубах, пулеметом в правой руке и горящим факелом в левой. Он ждал, что за ним придут!

В момент загрузки капитан отдал приказ бойцу прикрывать, не сходя с этого места — солдат так увлекся боем, прикрывая своих, что сошел с указанной ему точки и его там не нашли. В тот момент капитан решил, что он добрался до одного из бортов самостоятельно. Контроль пофамильно при той загрузке был невозможен. Но десантник верил своему капитану, и тот пришел за ним. С первого раза сесть "духи" не дали. Они не ждали возвращения русских и молча кольцом подходили к сидящему на крыше солдату. Приземлившемуся первым на восьмерке Василию Демину "духи" из пулемета повредили бортовую гидросистему. Бортач, разрубив потолок салона топором, кое-как добрался и восстановил ее. Тогда Колобов просто завис над крышей дувала, и борттехник с командиром спецназа рывком затащили своего солдата на борт. После чего, паля из всех видов бортового оружия в круговом развороте, прикрывая подбитый борт, стали медленно уходить на базу. 24-ки, идя кильватерным маятником, прикрывали пушками и собой идущих впереди. Четыре борта шли по ущелью на солнце, не имея возможности из-за узкого коридора изменить курс. От полуденного марева и лобовых ослепительных световых лучей горизонт стал троиться, искажая истинное очертание вершины ущелья. Колька нервничал оттого, что не мог определить настоящую высоту и удаление от быстро надвигающейся стены. И вдруг... капитан Колобов задохнулся в резком всхрипе. На краю скалы с-т-о-я-л-а... его двухлетняя дочь! Колька в крике рванул ручку управления вертолета на себя для мгновенного набора высоты, чтобы перескочить ребенка. Под ним в это мгновение мелькнула смертельно приблизившаяся пустая каменистая вершина. Реальная, немыслимая, тысячная быль войны. Спасти Колобова и экипаж в ту смертельную секунду от неизбежного удара о скалу могло только Чудо. Для того Господь и поставил туда его дочь.