Олег Валецкий - ВОЛКИ БЕЛЫЕ(Сербский дневник русского добровольца 1993-1999)

Март месяц 1993 года мы провели в почти полном бездействии, без всяких боевых акций. Бессмысленность нашего нахождения здесь стала все более и более вырисовываться, и создалось впечатление, что о нас забыли. Для каждого из нас это было далеко не духовно-абстрактное понятие, а материальное, касающееся наших желудков, которые постоянно требовали еды. Отряд наш в то время обеспечивался продуктами питания по инициативе нескольких российских офицеров и солдат «русбата-2», с которыми у нас сложились более доверительные и близкие отношения, чем с нашими сербскими боевыми товарищами. Конечно, некоторые из нас составляли исключение: так Саша Шкрабов, который стал большим другом воеводы, Миши Чолича, Папича, и поэтому был их главным связным с командованием миротворцев, но опять-таки больше по экономическим вопросам. Однако остальные наши ребята не стремились устанавливать приятельских отношений с местными. Помимо меня, исключением был Саша Прачинский, получивший кличку «Нафаня», так как он хорошо владел сербским языком и любил поговорить с местными жителями. Он единственный среди русских добровольцев стал большим знатоком местных обычаев, нравов и порядков, что, в прочем, ему не обеспечило особо крепких связей среди сербов. Такая крепость связей здесь вообще была мало распространена.

Затрудняюсь в определении окружающей обстановки, но ее можно было определить коротко: военная анархия.

Я помню, как еще Крендель удивился, что нет никакой помощи от местных властей: в Приднестровье он помнил обильные столы, организованные для добровольцев. В какой-то мере понять местных было можно, ведь средств не хватало, но все это не способствовало укреплению сербско-русской дружбы, да и не настолько были правдивы жалобы о недостатке средств. Мои друзья из «Красного креста» Милена и Миленко периодически давали мне один-два пакета, содержимым которого я делился с остальными, причем некоторые ребята посчитали это нормой для нашего отряда. Получали мы и гуманитарную помощь из местного «Красного креста» в размере 2–3 литров растительного масла, 5-10 кг муки, 2–3 банок консервов один раз в месяц. Находясь вдалеке от местного населения, ребята не могли часто попадать и на местные застолья. Я был определенным исключением, жил я в то время у покойного Аркана, и обо мне заботились его соседи, Велько и Коса. Это была пожилая супружеская пара, сын и дочь, которых уехали заграницу. У Косы была сестра, Новка, чья дочь погибла в начале войны на дороге через Златиште от огня неприятельского снайпера, сын же ее Момир находился в составе четы на Београдской, где был ранен в руку. Познакомился я с этими людьми благодаря Аркану, но в последствии пользовался у них уважением и был окружен вниманием. Однажды с собой я привел Сашу Кравченко и Сашу Прачинского.

Следующий визит Прачинский решил сделать самостоятельно: тогда он попытался разобрать пистолет Велько и пальнул в потолок. Обычно мы обходились без стрельбы. Наши ребята, крутясь по окрестностям, изредка все же попадали на местные застолья. Я иногда получал гостинцы прямо на дом. Местная хозяйка Дивчич однажды передала мне через свою дочь Елену местный деликатес, «питу», что-то вроде русского слоеного пирога. Я, конечно, вполне мог бы справиться с ним один, но мои товарищи всегда стояли начеку, защищая меня от излишнего переедания. Да, жаловаться-то было — грех. Мы и ели, и пили, причем особенно налегая на выпивку после приезда российских миротворцев.

Наш отряд постоянно стал обновляться, первое пополнение прибыло в конце февраля в количестве трех пьяных добровольцев, привезенных к нам военной полицией из-под Прачи. Первого звали Сашей, и он был лейтенант и брат покойного командира 2-го РДО из Прачи, Трофимова. Второго звали Калин, который был болгарским добровольцем. Третий, бородатый тип, назывался Димой, прибыл он из Нижнего Новгорода и был дьяконом Зарубежной православной церкви, одновременно являясь хорошим гранатометчиком, хорошо зарекомендовавший себя где-то в Книнской Краине. Специальность гранатометчика не была для нас редкостью, потому прозвали мы его «Дьяк». Приезд этой тройки как будто открыл дорогу для следующего пополнения. За ними приехала новая тройка: двое друзей из Читы Андрей и Юра, крепкие, способные ребята, и Андрей, успевший повоевать в составе абхазской армии против грузинских войск, а также Володя Бабушкин из Питера, спортивный тип, бывший член ЛДПР, получивший кличку «Жириновский». Наконец, к нам вернулся и Николай Петриков, который приехал из Белграда после ранения, правда, состояние его оставляло желать лучшего. Он тут же всех удивил, когда сразу же начал планировать какую-то непонятную акцию, суть которой заключалась в том, что мы должны были непонятно зачем залезть на крышу пятиэтажного красного здания на улице Мишки Йовановича, к тому времени уже окончательно поделенного между сербами и мусульманами. Для приличия я кивал головой, чтобы приободрить новичков, не знавших сколь стремительны здесь происходившие события. Конечно, никто бы из сербских командиров никогда бы не согласился на какую-то акцию в этом районе. Шкрабова же раздражали планы Николая: не без основания он видел в них покушение на свой командирский авторитет.

[…]

Отсутствовала организация, снабжение, не было отбора. Многие люди, отправляемые на войну во имя идеалов, разочаровывались, попав в среду полную унижения и обмана от своих же боевых товарищей. Существовали и боевые отряды с хорошей организацией, но в них всегда были влиятельны и весомы органы правопорядка. То, что приходилось наблюдать мне, было устроено невыразимо плохо.

Возможно, я испытывал к добровольцам, приехавшим к Алексичу зимой 1994 года предубеждение, потому что мы к тому времени были уже известной группой, а вновь приехавшие были настроены слишком самоуверенно. Зависти к чужой славе у нас не было, и основания для неприятия сербских добровольцев мы имели больше, чем они имели бы к нам.

Само их появление поразило нас, так как в первое же утро, еще не получив оружия, несколько их зашло к нам с расспросами о местах, где можно купить ракию. Среди них было два венгра, позднее появился один албанец, и хотя большинство из них участвовало и раньше в боевых действиях, мы предпочитали больших контактов с такими добровольцами не иметь, так как они производили впечатление людей весьма ограниченных, поверхностных и сомнительных. Единственный, с кем они сошлись очень близко, был Крендель, позднее ставший спать в их доме, только через него я узнавал о положении дел у них. Вначале добровольцев приехало 30–40 человек, но за месяц уехали многие, и группа стабилизировалась на числе 10–15 человек. Они продержались до лета 1995 года, до конфликта их рыжебородого командира Йово, нашего старого знакомого, с воеводой. Но вначале его дружба с воеводой была крепкой, и поэтому наш З-й РДО в январе 1995 года окончательно перестал существовать, а русские добровольцы стали командованием направляться в разведывательно-диверсионный отряд нашего корпуса «Белые волки», чья база была на Яхорине. Эта группа Йово стала играть роль интервентного взвода воеводы. Однако результативности той, которая была у нашего З-го РДО, отряд Йовы так и не достиг: это признавали и местные сербы. Разумеется, и у них были хорошие бойцы: одного, коротко остриженного парня из Нового Сада, ребята отметили, когда 7 июня 1994 года под горой Мошевичко Бырдо погиб Саша Шкрабов. В 1995 году эти сербские добровольцы под командованием Чубы даже смогли занять несколько неприятельских бункеров, потеряв несколько человек ранеными, и тогда погиб местный серб Мочевич по прозвищу «Профессор».