Михаил Авдеев - У самого Черного моря. Книга III

Скорее бы этому проклятому Гитлеру свернули шею!

У нас дома на стене рядом с буфетом — большая карта. Мы на ней после каждой сводки Совинформбюро флажки переставляем. Теперь-то на душе радостней. На запад флажки идут, и как взглянешь на карту — страшно становится. Ведь аж до Волги вся она булавками от флажков истыкана. Сколько пережить пришлось!

Мы каждый день тебя помним, любим…» — Матвеич осекся:

— Ну далее опять не про вас, горлопаны! Вам бы только посмеяться.

Но никто не сказал ни слова. Все долго молчали. Только через минуту-две Гриб тихо заметил:

— А ведь им не легче, чем нам… Конечно, подчас мы и жизнью рискуем. Но о нас вся страна заботится. Самолет — пожалуйста. Паек — извольте. Обмундирование — окажите милость. А матерям сейчас каково! И ребятам… Это надо же — мальчишки и снаряды точат, и самолеты собирают…

Гриб, собственно, вслух высказал то, о чем каждый из нас подумал в эту минуту.

— Растравил ты душу, Матвеич! — капитан поднялся с лавки и направился к выходу. — Пойду покурю.

— И мне пора. — Я взял планшетку.

— Письмо домой написать надо. — Гриб зябко поежился. Как-то они там?

И каждому захотелось побыть в эту минуту одному…

— А я все же — в архитектурный!.. — Миша, задумавшись, размышлял о чем-то своем и был далек сейчас и от этой землянки, и от всего, что ждало его за ее стенами…

На другое утро они ушли на задание и не вернулись. Ни Михаил, мечтавший об архитектурном. Ни Володя, сынишка которого где-то в далеком Заволжье заменил на колхозном поле отца. Это был всего второй их боевой вылет…

Война безжалостна. Она не считается с человеческими мечтами. И тем тяжелее горечь потерь.

Сколько талантливых музыкантов и поэтов, архитекторов и инженеров так и не причастились к своему призванию — творчеству. Долг заставил выбрать их другие специальности: летчиков, мотористов, техников.

Другой, ратный труд выпал на их нелегкую долю. И они вершили его со всем жаром души. Отдавали ему все до конца — ум, силы, вдохновение, талант. Потому что не могли поступить иначе: решалось, быть или не быть самому святому для каждого — Родине.

С утра тянул от воды упругий ветер-свежак. А сейчас тихо — ни одна веточка на деревьях не шелохнется.

Настроение у ребят препаршивое: охраняли штурмовиков вроде бы неплохо. Но все же «мессерам» удалось пробиться к армаде. Три наших машины, пылая, рухнули на землю.

На войне без потерь не бывает. Но к ним все равно нельзя привыкнуть. Боль и горечь всякий раз так резки, как будто такое случается впервые…

Золотистая луна торчит в небе. От капонира под баян тихо доносится песня. Судя по голосам — это ребята капитана Гриба. Мотив — щемящий душу, знакомый с детства — «Раскинулось море широко»… А слова другие. Те, что родились еще в осажденном Севастополе:

Несколько молодых сильных голосов подхватывают мелодию, и она крепнет, набирается силы:

Что и говорить — «самодельные» слова. Но что делать! На фронте нередко в творчестве приходится обходиться «собственными словами». И не беда, что «непрофессионально». Зато все, что сказано в песне, — сказано от души!

Сколько мы не пытались узнать, кто сложил эти слова, ничего путного добиться не удалось. Безымянен автор. Но, наверное, это и здорово — если полюбилась песня, пошла по всему Черноморью. Значит, отвечает она на то, что творится в наших душах.

А подтекст к ней каждый вкладывает свой. Вот и сегодня — поют ребята, а наверняка думают о тех, кто навсегда остался лежать там, на Крымской земле в искореженных и обожженных «илах». И еще о том, что они отомстят за них.

Их было немного — всего двенадцать человек, хмуро сидевших у капонира.

Молчание затянулось, потому что никто не знал, каким должно быть первое слово. Но вот поднялся замполит капитан Зубков и, решительно махнув рукой, тихо бросил:

— Говорить здесь долго нечего… Вопрос?.. Какой же вопрос?! Так и запишем: «Протокол общего собрания авиаэскадрильи». Повестка дня тоже ясна: «Отомстить за смерть нашего боевого комсомольского руководителя Игоря Васильевича Громова».

— Начинай! Верно! — послышались одобрительные возгласы.

Сохранился и этот «Протокол № 1». Приведу его целиком как ярчайшее свидетельство раздумий, которыми мы жили.

«Повестка дня: 1. Отомстить немецко-фашистским захватчикам за смерть нашего боевого секретаря комсомольской организации Громова Игоря Васильевича.

Слушали заместителя командира по политчасти капитана товарища Зубкова:

Товарищ Громов имел 113 боевых вылетов. Он воевал против фашистских варваров на Ленинградском фронте. Оттуда был переведен в нашу часть. Тов. Громов за время войны участвовал в защите г. Севастополя и до конца жизни громил врагов нашей Родины. Тов. Громов был передовым организатором комсомольской работы. Личным боевым примером показывал комсомольцам, как нужно драться. Этим примером он сплотил вокруг себя комсомольцев своей организации.

Комсомольцы должны дать клятву: мстить фашистским захватчикам за товарища Громова, показать себя честным и воевать так, как воевал Громов.

Выступили:

Жуковский. — Товарища Громова я знаю почти с начала войны как хорошего товарища, как боевого секретаря и организатора. Клянусь перед комсомольцами, что до конца своей жизни буду мстить за нашего боевого секретаря тов. Громова!

Оплетин. — Товарищи комсомольцы, это первое собрание, на котором нет Громова. Не один Громов погиб от фашистской руки. От этих врагов погибли миллионы ни в чем не повинных советских людей. Поклянемся же, товарищи, что беспощадно будем мстить за нашего друга. Гитлеровцы заплатят сотнями своих солдат за нашего секретаря. Товарищи, я предлагаю на одном из боевых самолетов написать лозунг: „Отомстим фашистским варварам за нашего боевого секретаря товарища Громова!“

Постановили:

Заслушав сообщение капитана Зубкова о героической смерти экипажа старшего лейтенанта Евстифеева, в состав которого входил секретарь лейтенант Громов, общее комсомольское собрание выражает глубокую скорбь по случаю гибели нашего секретаря и друга. Проклятые гитлеровские разбойники вырвали из наших рядов отважного борца и авторитетного руководителя, до конца преданного коммуниста, секретаря комсомольской организации. Поклянемся отомстить за смерть своих товарищей.