Михаил Аношкин - Уральский парень

— Сдай-ка мне.

Макаркин поднял глаза и опешил: сам командир! Или он сейчас даст разгон, или останется с ними. Раз попросил карту…

— С нашим удовольствием, товарищ командир, — улыбнулся Макаркин.

Тут и остальные игроки увидели Балашова. Кое-кто из предосторожности отодвинулся к кустам. Чем черт не шутит, а Балашов мужик крутой.

— Только у нас ставка, — продолжал банкомет.

— В чем же дело?

— Ставьте.

— Так вот: пять нарядов вне очереди каждому. А тебе, Макаркин, десять. На первый случай. — Балашов встал. Повскакивали и все игроки. Некоторые пытались спрятаться за спинами товарищей или просто улизнуть.

— Фролов, я тебя видел, — окликнул он рыжего партизана, который попятился в орешник.

К шалашу Балашов вернулся злой и полный решимости завтра же просить Карева, чтобы он послал роту на задание. Хватит, отдохнули.

Саша и Остапенко вели неторопливый разговор. Балашов тоже лег и спросил:

— О чем же вы здесь толковали?

— Все о нем же, о Кукушкине, — отозвался Остапенко. — Помнишь, командир, как он появился у нас?

— Забыл что-то.

— Смех и горе. Ходили в разведку — я, Фролов и еще кто-то. Заглянули в хату, а селяне кажут: у лисе сховались двое. А виткиля они, эти двое, не ведают. За снедью по ночам приходят. То ли они от фрицев прячутся, то ли от партизан, то ли анархисты какие. Пошли мы, нашли сторожку. Лисник когда-то там жил. Бачим: дверь в сторожке открыта, никого нет. Повернулся я — и что такое? Бачу: голова торчит, два уха, очи свиркают. Бердану на меня наставила та голова. «Эй! — кричу, — чоловик добрый! Вылазь! Свои». Вылез, а нас смех разбирает. На голове шапка, сам в галифе, обувка на босу ногу. Двустволка в руках, а сбоку казацкая сабля по земле волочится, потому как вояка малюсенького росту. В очах слезы. Сам Кукушкин генерал собственною персоной. А второй утек.

— А потом, Василь? — спросил Саша.

— Что потом? В отряде у нас остался. Саблю не знал, куда девать, смех один. Бросать жалко, а никто не берет. Кое-как уговорил командира першей роты, ну тот взял, правда, с придачей — со жменей махорки.

— Помню, — улыбнулся Балашов.

— А той командир саблю в Навле утопил, насмешек не вынес. Витчипил от боку та кинул в речку, чтоб никто не бачил. «Куда же ты, командир, сабелюку свою подевал?» А он улыбается: «Деду одному, старому казаку, позычил». Той командир весной погиб. Кукушкину тоже вот лихо выпало.

— Чего это ты, Остапенко, устроил вечер воспоминаний о Кукушкине?

— Тю! — удивился Остапенко. — Хиба ты, командир, ничего не слышал?

— Что такое?

— Кукушкин при смерти — гангрена. И с Каревым учудил. «Подайте мне, говорит, самого наиглавнейшего командира. Секрет ему поведаю». Карева позвали. Кукушкин понес чепуху: о каком-то фашистском прихвостне, что в отряде ховается. Самого фюрера обещал спиймать да на осине вздернуть. В атаку ходил и «ура» кричал. Карев головой покачал: «Бредит». Тут на Кукушкина просветление нашло. «Нет, — кажет, — я живой еще, а того сатаняку Иваном зовут».

Плохой из Кукушкина был солдат: то он на посту заснет, то карабин у него ни с того ни с сего выстрелит, то еще что-нибудь случится. С какой радостью Балашов передал бы Кукушкина в другую роту. Но сейчас, когда с ним случилась беда, старшине стало его по-человечески жаль. Не будь войны, совсем иначе жил бы Кукушкин. Говорят, в колхозе шорничал и неплохо, до самой старости хватило бы ему работы. «Надо навестить его. И Анисима Соснина тоже», — решил Балашов и вылез из шалаша.

Но Кукушкина уже не застал: умер бедняга. Был Кукушкин и нет Кукушкина. Никакого следа после себя не оставил: бобылем был. Никакого!

Балашова кто-то позвал слабым голосом. Оглянулся: Анисим Соснин. Старшина присел возле него. Осунулось, постарело лицо партизана. Одни глаза блестят лихорадочно.

— Как дела, Соснин?

— Плохо, командир. Жжет, будто к бедру каленое железо прикладывают.

— Заживет.

— Говорят, будто Карев с Большой землей о нас толковал. Оттуда помощь обещали.

— Возможно.

— Боюсь я командир.

— Чего же? Доктор у нас хороший.

— Не раны боюсь. От нее не умру. Другого боюсь, командир.

— Ты просто утомился.

— Не-ет. Скоро вы уйдете, а мы останемся. А вдруг немчура пронюхает про госпиталь? Перережут нас, как кур. Или с самолетов разбомбят. А?

— Не волнуйся, все будет в порядке. С вами охрана останется.

— Дай-то бог! У меня какая к тебе просьба, командир? Присматривай за Сашкой. Горячий он не в меру: мальчишка еще. Встретится с головорезом в бою и растеряется, по неопытности промашку даст. И поминай как звали.

— Присмотрю за мальцом, — пообещал Балашов.

— Спасибо. Гора с плеч. Я ведь не трус, командир, не подумай.

— Я и не думаю.

— А в том бою, каюсь, душа в пятки спряталась. Гляжу: прут оравой, бандит к бандиту. Рукава засучены, как у мясников. Сомнут, думаю. Но вспомнил я тут свою Настеньку, как налетела она на бандюгу, что корову хотел у нас увести, и как бандюга Настеньку застрелил. И закипело мое сердце, а душа вернулась на место. Поколотили тогда мы их с Сашкой из пулемета. Слава богу. Пусть знают дядюшку Анисима.

Соснин умолк, тяжело дыша. Балашов попрощался, пожелал ему скорого выздоровления и ушел к себе в шалаш.

Теплая ночь спустилась на примолкший партизанский лагерь.

Утром Балашова вызвали в штаб. Карев стоял возле шалаша, курил трубку и весело щурился: настроение у него было хорошее. А почему бы ему быть плохим? С Большой земли передали, что на соединение с отрядом вышла разведка одной дивизии. Фронт неумолимо откатывался на запад, Тихими ночами слышна была далекая канонада, словно рассерженно гудела земля. Позавчера ночью самолеты сбросили на парашютах большое количество взрывчатки. Очень кстати! У Карева оставалось «на всякий случай» всего сто килограммов тола. Правда, где-то на юге, на границе лесов и степей, есть у него тайник, но сейчас до него не было пути.

Карев рассылал во все стороны диверсионные группы. По обыкновению самое трудное задание приберег для Балашова. Когда старшина доложил о своем прибытии, Карев спросил:

— Ну что, засиделся? Дурить начинают хлопцы?

— Было, товарищ командир!

— Для партизан безделье — гроб с музыкой. Сегодня ночью отправитесь на задание. Надо взорвать мост через реку на железнодорожной магистрали. Во что бы то ни стало. Любой ценой.

— Понятно.

— Учти, старшина — это очень важная магистраль. Днем эшелоны идут по ней с интервалом в пятнадцать минут. Ночью — значительно реже. Разведка установила: на запад увозят оборудование с предприятий, на восток везут пополнение. Надо обрубить эту ниточку. Твоя задача облегчается тем, что в этом районе давненько не было диверсий. Охрана спокойна, не напугана. Воспользуйтесь этим. Неожиданность и быстрота — ваши первые козыри! Вопросы?