Александр Авраменко - Ни шагу назад!

— Танк без горючего, буду драться. Полчаса назад в ту сторону прошли немецкие самолёты. Это пикировщики, а они далеко не летают. Думаю, что километров через пятьдесят вы до наших доберётесь. И, извините, у вас покушать чего не найдётся? Три дня крошки во рту не было…

Она смотрит на меня испытующим взглядом, затем лезет в свою полевую сумку и достаёт оттуда два ржаных сухаря. Подаёт мне.

— Больше ничего, товарищ майор. И… спасибо вам.

Протягивает неожиданно крепкую руку. Рукопожатие.

— Вы езжайте. Да, чуть не забыл, там, в низине четыре цистерны со спиртом, на всякий случай, может, пригодится…

Она кивает, затем обращается к раненым:

— Ребята, вы уж потерпите, немного осталось…

Затем устало лезет в кабину. Мотор фыркает, грузовик трогается и исчезает в пыли. Я жадно грызу сухарь, прихлёбывая из фляжки горячую от солнца воду. У глаз — бинокль…

Минут через двадцать показывается группа наших. Что свои — видно сразу. Человек десять в выгоревших гимнастёрках и широченных галифе, на ногах ботинки и обмотки. И все — с оружием. Подходят ближе. Уже могу различить лица. Наши, точно. Братья славяне. Опять высовываюсь:

— Кто такие?

Едва успеваю нырнуть за край холма — бухает выстрел, пуля проходит над макушкой. От удивления заворачиваю шестиэтажным матом.

— Простите, товарищ командир! От неожиданности!..

Бывший полк в полном составе, все, кто остался… Но зато — со знаменем части. Народ в возрасте, мне даже неудобно. Старший по званию — сержант. Объясняю им ситуацию, бойцы думают недолго. Решают присоединиться ко мне. Быстро окапываются, у них даже есть ручник, но патронов… Щедро делюсь. Ждём. На удивление тихо, если не считать непрекращающегося гула жаркого боя вдалеке позади. Час. Два. Никого. Эх, если бы карта была… Хоть сориентироваться, где мы…

— Товарыщу майор, так у вас горючки нема?

— Да, боец.

— Я сам з Сумщины, товарыщу майор. У нас у сели МТС була, так помню, зараз гасу [25]нема було, мы трахтора самогоном заправляли. И издыли.

— А какие трактора были?

— Та этиж, як их, «Ворошиловцы», товарыщу майор.

Меня словно пронзает молния.

— А не врёшь?

— Ей Богу, товарыщу майор!

Он креститься. Ну, была не была!

— Сержант!

— Да, товарищ майор!

— Организуйте бойцов, там, в низине цистерны со спиртом. Пускай баки мне зальют.

— Есть, товарищ майор!

Можно было бы и подогнать танк поближе, но на всякий случай оставляю его на горке. Мало ли чего. Вдруг, придётся с толкача заводить… Эх, нам бы сейчас времени только чуток, чтобы успеть…

Если уж начало, так везёт до конца. Мы закачиваемся по пробку, кроме того, ещё находим две канистры. Их тоже наливаем спиртом и кладём за башню. Бойцы ждут. Я влезаю внутрь, усаживаюсь на жёсткое сиденье механика. Поворот вентиля, резкое шипение воздуха в дюритовых трубках системы. Ну! Дизель нехотя проворачивается и взрывается победным грохотом уверенной работы. Ура! Я кричу от радости, вижу по открытым ртам, что мне вторят бойцы. Высовываюсь по пояс из люка и машу:

— На броню, ребята!

Они не заставляют повторять дважды, дружно карабкаются по бортам, в верхний люк просовывается голова и кричит мне, перекрывая грохот крыльчатки вентилятора, насаженного на вал дизеля. Плавно выжимаю главный фрикцион, коленкой помогаю включиться передаче. Поехали!..

— Стой! Стой, твою мать!

Я вздрагиваю и торможу. Прямо передо мной возникает фигура с малиновыми петлицами и таким же околышем на фуражке. Почему-то она покачивается и плывёт. Да что это со мной?! Непослушными руками хватаюсь за края люка и выбираюсь наружу. Вот чёрт! Меня шатает из стороны в сторону. Но я рапортую заплетающимся непослушным языком:

— Командир второго батальона отдельной танковой бригады майор Столяров!

— Пьяный, сука! Дезертир! Расстрелять его!

Рядом появляется вторая фигура с политотдельскими звёздами на рукаве. Комиссар! Ну, от этих я ничего не жду хорошего никогда. Внезапно вмешивается кто-то третий, и голос знакомый, только не могу сообразить чей.

— Товарищ полковой комиссар, танкист не виноват, вы посмотрите, чем мы танк заправили!

Слышен плеск льющейся жидкости, потом вновь голос политрука:

— Уберите танк с дороги, а майора положите проспаться. Наш человек.

Меня ведут под руки, затем укладывают на разостланный на траве брезент. Ох, как же хочется спать…

Просыпаюсь от грохота. Но это не бомбёжка. Просто стреляют. А голова раскалывается от боли…

Поднимаюсь, осматриваюсь. Метрах в двадцати стоит мой «КВ», его охраняет боец НКВД. А немного поодаль — шеренга таких же малиновых петлиц расстреливает наших бойцов. Рядом стоят такие же солдаты, как и те, которых убивают, и смотрят на эту сцену. Самое страшное, что они улыбаются… Да что же это творится на белом свете, Господи?!! Лезу в карман комбинезона за пистолетом, но тут ко мне подходит комиссар.

— Будем знакомы, майор, Иван Акимович, Городков. Член Военного Совета Фронта.

— Что это, товарищ полковой комиссар?!

— Это?

Он кивает в сторону казнимых.

— Про приказ Љ 227 слышал? Хотя откуда… На вот, ознакомься.

Городков лезет в сумку, достаёт оттуда бумагу и протягивает мне, впиваюсь глазами в текст: «…Паникёры и трусы должны истребляться на месте». Возвращаю ему листовку и поднимаю глаза, пытаясь понять, что же это за человек? И можно ли его считать таковым? И почему откровенно радуются бойцы?

— Ты никак худое подумал? Майор? А зря! Про полк «Брандербург» слышал?

…В этот момент раздаются очереди из автоматов и одиночные винтовочные выстрелы, и я с ужасом вижу, как сидящие в новеньких «ЗИС-5» бойцы в таких же новеньких, как и их машины, гимнастёрках хладнокровно расстреливают наших вышедших из леса бойцов. Диверсанты! Назад!!!

Укрывшись в придорожных зарослях, смотрим, как немцы в нашей форме сгоняют уцелевших, хладнокровно добивают раненых. Хорошо слышны гортанные команды. Неожиданно немцы выводят четверых солдат, по виду явно евреев, обливают их бензином из канистр… Вспыхивает спичка, и дикий вой в котором нет ничего человеческого, раздаётся над притихшим лесом. Люди — живые советские люди — корчатся в огне, а я… я впиваюсь зубами в руку, чтобы не закричать от бессилия. Острая боль приводит меня в чувство. Довольные зрелищем немцы смеются, и я вдруг понимаю, что еще никогда не слышал ничего страшнее этого смеха…

Затем звучит короткая команда, и вслед ей гремят выстрелы — диверсанты расстреливают пленных. Нелюди! Нелюди!!!

Словно обожгло огненным сорок первым. Будто не те несчастные, а я облит бензином и горю заживо…

А комиссар продолжает:

— Вот задержали целую машину, ранеными прикидывались, а под бинтами ничего нет. И полная машина взрывчатки. Хотели переправу взорвать… Ты как, майор, пришёл в себя?