Йенс Йенсен - Они пришли с юга

Одно движение рычага — и на город обрушатся бомбы. Дома взлетят на воздух, люди погибнут под развалинами. Но жители городка были люди миролюбивые и считали, что им бояться нечего. Почти сто лет датчане не знали войны, где им было помнить, какие преступления и какую разруху влечет она за собой. Они считали — война сама по себе, датчане сами по себе.

Карен готовила мужчинам завтрак, на газу грелся кофейник. Она поставила на стол чашки.

— Одевайтесь-ка поживее, — сказала Карен сыновьям. — Уже поздно, слышите?

Мужчины затворили окно и, наскоро одевшись, стали умываться, подгоняя друг друга.

— Ужас какой, неужто будет война? — сказала Карен.

— Ну, погоди еще, — отозвался Якоб.

— А можно мне сегодня не ходить в школу? — спросил Мартин. Он решил, что утреннее происшествие не менее уважительная причина для прогула, чем насморк или день рожденья короля.

— С какой это стати? — возразила мать.

Они сели пить кофе. Время от времени Карен одергивала Мартина:

— Перестань чавкать, посиди хоть минутку спокойно! — говорила она.

Лаус ел больше всех, но справился раньше всех и ушел на работу. Над городом по-прежнему летали самолеты.

Остальные члены семьи не прочь были еще постоять у окна, но Карен то и дело поглядывала на стенные часы и торопила сыновей — хуже нет, когда человек привыкнет опаздывать. Делу — время, потехе — час.

Мартин окунул голову в таз, вытерся и стал так энергично расчесывать свои рыжие вихры, что брызги летели во все стороны.

Вагн облачился в пиджачную пару и долго вертелся перед зеркалом; почистился, навел блеск на ботинки. Вагн часто смотрелся в зеркало — недаром он слыл франтом. Одна рука у него была парализована и одно плечо немного выше другого. Но зато у него было красивое лицо и кудрявые черные волосы.

Мартин получил от матери пять эре на бутылку молока и наставление идти в школу, не зевая по сторонам, чтобы не опоздать на уроки.

На главной улице было людно; жители, сгрудившись кучками, смотрели, как летят самолеты. На одних прохожих — рабочие спецовки, на других — пижамы и домашние туфли. Кое-кто в подтяжках — не успели надеть пиджаки. Кто-то держит в руках пакет с теплыми булочками. Пожилой, хорошо одетый господин, остановившись, спросил:

— Что, собственно говоря, происходит?

— Да вот немцы пытаются захватить страну, — ответили ему из толпы.

— Вот что! — сказал господин и спокойно прошествовал дальше.

Мужчины, проводив его взглядом, засмеялись. — «Тронутый», — решили они.

Вдруг раздался страшный гул. Из-за крыши дома на противоположной стороне улицы вынырнул громадный серебристый фюзеляж. Тень над дорогой, оглушительный грохот — и самолет исчез. Несколько кусков черепицы сорвалось с крыши и разбилось вдребезги. Мартин явственно увидел стеклянный нос самолета, и ему даже почудилось, что он разглядел силуэт человека с пулеметом. На секунду Мартина охватил страх, но его тут же отвлекли новые события.

Из-за угла с ревом выскочила городская полицейская машина и помчалась дальше по середине улицы. Когда она скрылась из глаз, прохожие отметили, что на полицейских были каски, а в машине пулеметы. Кто-то объяснил, что один из немецких самолетов приземлился на полигоне неподалеку от города и полиция отправилась туда, чтобы арестовать летчика. Вот, стало быть, в чем дело, сообразил Мартин. Летать по воздуху немцам разрешается, но если они приземлятся, их берут в плен! У, Мартина отлегло от души.

На школьном дворе царило большое оживление: день выдался из ряда вон выходящий, каждому было что рассказать товарищам, и всем не терпелось обменяться впечатлениями. Над школьным двором по-прежнему с грохотом пролетали серебристо-серые машины, а дети бежали следом за ними и показывали на них пальцами — им еще не приходилось видеть самолеты так низко над землей. В городке считалось событием, когда, бывало, санитарный самолет, присланный за тяжелым больным, сядет где-нибудь в полях за чертой города — жители валом валили поглазеть на диковину вблизи. А все другие самолеты, пролетавшие над городком, держались на большой высоте и снизу казались совсем крохотными.

В классе, у кафедры, ребят поджидал старый Меллер. Это был коротенький толстый человек с блестящим лысым черепом, в золотом пенсне. На животе у него красовалась позолоченная цепочка от часов, а круглое лицо всегда сияло кротостью и добродушием.

Ученики хором прочитали ежедневную молитву, запели утренний псалом — все шло заведенным порядком. Только над городом гудели немецкие самолеты, и когда они пролетали над самой школой, дети, прервав пение на полуслове, мчались к окнам. Наконец с грехом пополам псалом дотянули до конца, и мальчики хотели было рассесться по местам, но Меллер знаком удержал их. Ученики застыли у своих парт, а Меллер спустился с кафедры и встал перед нею, сложив руки.

— Милосердный господь, — сказал он. — Сохрани нас от ужасов и опустошений войны и простри руку свою над нашими детьми! Аминь.

«Вот так так! — с удивлением подумал Мартин. — Неужто Меллер взаправду верит в бога?»

Один из мальчиков заплакал, он сказал, что ему страшно. Остальные посмотрели на него с удивлением: чего бояться?

К концу уроков Меллёр рассказал детям одну историю. Он не вычитал ее из книг, а слышал от своего отца. История была не выдуманная. Речь в ней шла об отступлении из Данневирке в 1864 году. Дело было ночью. Дорога обледенела. Колеса пушек буксовали, и солдатам пришлось снять шинели и расстилать их под колесами. Пушки ни за что не должны были попасть в руки немцам — оружие еще могло пригодиться в боях с врагом. Меллер рассказал, что солдаты плакали, когда им приказали оставить Данневирке и не разрешили биться насмерть.

Уф, от этих рассказов мороз подирал по коже!

Когда Мартин возвращался из школы, над городом сияло чистое синее небо. На стенах домов белели, листовки, в которых сообщалось, что немцы оккупировали страну и надо, мол, сохранять спокойствие и достоинство. Немцы, как видно, были еще в пути, они двигались с юга, из-за холмов на том берегу реки; никто не собирался преграждать им дорогу, и листовки запрещали это делать, потому что, дескать, немцы намерены защищать Данию.

Вскоре и Вагн вернулся из конторы, где работал учеником. Он сказал, что немцы вступят в город в четыре часа, у них пушки и громадные гусеничные танки, и он пойдет смотреть на них. Мартину разрешили пойти с братом.

— Только держитесь вместе, — наказывала Карен. Какие-то мальчишки на улице стали задирать Вагна, потому что он был щегольски одет и у него была сухая рука.

— Запустить в них, что ли, камнем? — предложил Мартин. — Только их много, и там есть большие парни…