Сергей Андрианов - Полёт продолжается

Курманов передернул плечами, глаза его похолодели. Он понимал тревогу Дорохова за полк. Видел, что Дед разочарован в нем, не оправдал он его надежд. Но о грозе думал по-своему: «Ее не кличут. Сама приходит».

— Знаешь, что за этим стоит? — повторил Дорохов свой вопрос и, чуть помедлив, сказал: — Боязнь ответственности! Понял, да?!

Курманов тяжко вздохнул. Он вспомнил свое «несоответствие», вспомнил разбор полковником Корбутом происшествия перед летным составом полка и то, как легко согласился с его выводами подполковник Ермолаев: «Случай с Лекомцевым всем нам урок!» И все еще стоял в его ушах последний звонок от Корбута, его предупреждение: «Смотри там, дров не наломай до приезда командира». Теперь вот услышал упреки от самого Дорохова. Дед вроде и знать не хочет, кто как сказал, как решил. Ему давай одно — полеты. Но для Курманова все это сплелось в один клубок. Он не может отделить одно от другого. И потому попытался как-то убедить Дорохова в этом.

— Вы же понимаете: приказ есть приказ. А где приказ, там и глаз. Попробуй теперь допусти еще какую промашку, скажут: «Покатился…» А тогда что, товарищ командир?

У Дорохова грозно сверкнули глаза.

— А это обыкновенная трусость! — бросил он в напряженное лицо Курманова. — Трусость! Понял, да?!

Дорохов уже не допускал возражений, и Курманов почувствовал и увидел, что он стал именно тем Дороховым, которого уважал и побаивался, тем Дороховым, которому никто не мог противоречить. Таким он становился в минуты, когда обострялась обстановка, будь это на земле или в воздухе. Таким он, наверное, был и на фронте, в бою. Тверд и непреклонен. Но таким он Курманову как раз и нравился.

— По себе знаю, — продолжал говорить Дорохов твердо и веско, — случалось, в службе что-то и упустишь, что-то не доведешь до конца. Досадно, обидно бывает. Но тебе все-таки простят. Но если летчики утратят по твоей вине летную форму, никто тебе этого не простит. И в первую очередь — они сами. Жизнь-то на месте не стоит. Не летаешь или мало летаешь — полк ослабляешь.

Ожоги, а не слова! Они бередили Курманову живую рану. Это он-то боится ответственности, он трусит? Нашел Дед чем упрекнуть. И слова-то какие!..

И все-таки Курманов не жалел, что встретился с Дороховым, хотя и ушел от него с чувством досады. Философия Деда проста: паши небо — и все сгладится, все встанет на свои места. Утихомирится и он, Курманов, который не в меру разгорячился, и у Лекомцева со временем дела наладятся. Все пойдет своим чередом. Как было.

Но так ли все это на самом деле, так ли?..

В этот вечер Надя, жена Курманова, заждалась мужа.

— Гриша, ты где пропадал? — нетерпеливо спросила она, едва Курманов переступил порог. — В штабе тебя нет, в столовую не ходил. Ну были бы полеты, а то ведь нет, а его след простыл.

Курманов невесело улыбнулся:

— Мало ли дел…

— Какие дела? Времени-то, посмотри, сколько…

Курманов ответил мягко:

— А ты уж и справки навела, где я и что… Подумают, сам командир в самовольной отлучке.

— А то нет, — ревниво сказала Надя и тихо улыбнулась.

Надя, как почти все жены летчиков, была общительной, но временами задумчивой. Задумчивость чаще всего появлялась у нее на лице, когда она провожала мужа на аэродром. Почему-то ей всегда казалось томительным ожидание первых взлетов. Муж уйдет, она долго не может найти себе места — ходит из угла в угол, поливает цветы, поправляет одеяльце на спящей дочурке, и на душе все неспокойно. Но как только взлетят первые самолеты и над городком установится привычный гул, улетучиваются все тревоги.

Надя терпеливо ждала мужа со службы. Иногда полушутливо жаловалась ему: «Ну разве это жизнь — оплошное ожидание? Ждешь его, ждешь, а придет — к нему не подходи, его не тронь, у него, видите ли, завтра полеты».

Курманов спокойно выслушивал Надю, смотрел на подернутые тоской ее глаза и находил в них связующую их обоих теплоту. Да и когда Надя молчала, он все равно хорошо понимал ее. Ведь поведение любимой женщины что течение большой реки — зримо не видишь, а чувствуешь. Это особенно понял теперь, в трудные для него дни. Только дома, с Надей, он находил некоторое успокоение и принимал за самоотверженность ее молчаливое согласие с ним.

Раньше Надя частенько упрекала мужа за футбол: «И как тебе только не совестно — у всех на глазах мячик гонять? Брось ты эту забаву, мальчишка, что ли?!» Курманов на Надю не обижался, но хотел, чтобы она его поняла: «Брошу футбол — летать перестану, а без полетов разве жизнь?»

Теперь о футболе Надя даже не вспоминает, хотя Курманов гоняет мяч больше прежнего. И вообще, в последнее время в доме все стало как-то по ней. Вот и сейчас: хоть и запоздало пришел, а Надя в прекрасном настроении.

— А к тебе приходили, — весело продолжала она.

«И кто мог приходить домой?» — подумал Курманов, а Надя уже опешила обрадовать его еще одной приятной новостью:

— Гриша, а у нас билеты в театр…

Курманов всегда хотел, чтобы было так: переступил порог дома — и все служебные дела оставил там, в штабе, в учебных классах, на аэродроме. Хотел, но так не получалось. Редко, когда он мог отключиться от своих летных забот. Он и на земле жил напряженной внутренней жизнью, мозг его был загружен работой так же, как и в полете. Теперь ему не давал покоя случай с капитаном Лекомцевым.

Лекомцева осуждали, а Курманов не видел его вилы. Да, у него не хватает ни фактов, ни вещественных доказательств невиновности летчика, но и вина его утверждается тоже на словах. И потому полет Лекомцева тревожил его с прежней, неугасающей силой, он по-прежнему утверждал: «Летчику надо верить!»

Курманов смотрел на факты через свою призму. Ведь научно-техническую революцию не кто-то выдумал, она пришла сама. И летчики не пасовать перед ней собрались, а умело использовать ее достижения. Вчерашним днем теперь не проживешь. «Даши» не «паши», и как там еще ни говори, а случай о Лекомцевым сам собой не «сгладится», не «переживется», потому что в конце концов не в Лекомцеве тут дело. Лекомцев оказался лишь в фокусе событий, и в отношении к нему обнаружились различия в подходах к боевой выучке летчиков. Одних устраивало парадное благополучие, другие смотрели в завтрашний день. Если на то пошло, Лекомцев мог ошибиться, но ведь все это ради того, чтобы не оплошать в настоящем бою. Мы еще не все взяли от своего самолета. Не все! В нем таятся возможности, которые даже не снятся.

Так рассуждал про себя Курманов, слушая свою жену.

— Откуда они взялись, эти билеты? — сдержанно спросил он, продолжая думать о своем.

— Бабоньки достали. Они экскурсию еще затевают. Вот и приходили, интересовались, нельзя ли автобус заказать. Говорят, пусть муженьки с детишками понянчатся… А что, Гриша, пока не летают…