Михаил Ильин - Ради жизни на земле-86 (сборник)

— Я не в курсе, — смутился командир взвода Ренат Зарифов, уловив испытующий взгляд ротного. — Только что прибыл с маршрута.

Наби с любопытством развернул грубоватую, коричневатого цвета бумагу и присвистнул от изумления. Перед ним лежало семь пахнущих дымком жареных лепешек.

— Откуда такое богатство? — спросил Куприна.

— Не догадываешься? Конечно же из кишлака.

— Старик? — уточнил Акрамов.

— Кто же еще. Час как ушел с КПП. Сокрушался, что тебя не застал.

— Ты хоть объяснил ему, что мы не голодаем? К чему эти лепешки?

— Эх, Наби, кому как не тебе, таджику, знать законы Востока. К тому же, насколько мне известно, лепешки не первый раз у тебя появляются.

— А что я сделаю? — смутился Наби. — Откажи — обидится. От чистого сердца несет.

Наби мысленно увидел перед собой высокую, по-юношески стройную фигуру старика, его внимательные, светящиеся мудростью и добротой глаза. Он с ним встретился в то раннее утро, когда из кишлака пришла делегация старейшин. Именно от него услышал просьбу помочь в охране водокачки. А затем была еще одна встреча. Хотя, лучше бы таких встреч никогда не было. Акрамов тогда с подразделением находился в поле. В перерыве между занятиями собрал взводных на короткий разбор. Только произнес несколько слов, как эхо донесло приглушенные расстоянием звуки выстрелов.

— Из кишлака, — с тревогой заметил командир второго взвода лейтенант Саламат Абдулдаев.

— Скорее всего, у развилки, — поправил Зарифов, беспокойно всматриваясь в даль.

…Оставив за себя Абдулдаева, Наби вместе с Зарифовым поспешил в кишлак. Автоматных очередей уже не слышалось. Зато раздавался бьющий по сердцу женский крик. Вскоре Наби знал, что здесь произошло. В кишлак влетел запыленный автобус, не снижая скорости, помчался по узким улочкам. Из окон неслись автоматные очереди. Когда все опомнились, схватились за оружие, автобуса и след простыл. Среди раненых, срочно доставленных Наби в палаточный городок, был единственный внук того самого старика, который от лица жителей кишлака просил сберечь от душманов водокачку. Две недели, пока мальчишка находился на излечении в лазарете, старик не покидал КПП. Лишь ночью уходил на час-другой в кишлак, чтобы, перекусив, с рассветом вновь сидеть на привычном месте, с надеждой всматриваясь в каждого солдата.

— Ты, отец, за своего бача не меня благодари, а вот кого, — показывая на лейтенанта медицинской службы Владимира Филиштинского, говорил Акрамов. — Да еще нашего Тотдждина, — кивал в сторону санинструктора ефрейтора Мансурова.

Но старик, видно, по-своему понял, кто спас его внука, и с того дня зачастил в городок к Акрамову. То лепешек принесет, то сухофруктов.

— Мне это не нужно, — наотрез отказался в первый раз Наби. — Сами вон впроголодь живете.

— Впроголодь, — послушно кивал старик. — Зато легко дышим. Даже слепой и тот понимает, что жизнь стала лучше. О такой мы и не мечтали. Пустой желудок не беда, его можно и потом набить… — Посмотрев на Акрамова, добавил: — Когда пророка спросили, что ему дороже всего на свете, он ответил: мать. И второй раз ответил то же, и третий. Не зря говорю тебе эти слова. Наша общая мать — Родина. Народная власть, партия сделали все, чтобы она была свободной, вольной, счастливой.

…Наби и сам не заметил, как привык к старику. Ко всему тот оказался таджиком, и Акрамову было о чем с ним поговорить. Гарип, так звали старого дехканина, внимательно слушал его рассказы о Советском Таджикистане, Душанбе. Жадно ловя каждое слово, то и дело покачивал головой.

— Как несправедлив аллах, — воскликнул однажды. — Одним отдал все, а другим ничего.

— При чем здесь аллах, — усмехнулся Наби. — Все от людей зависит. Ведь и в моем краю не сразу такая счастливая жизнь настала. Все пришлось испытать моему народу: голод и жестокую нищету. А потом люди решили — так жить нельзя…

— Нельзя, — соглашался Гарип. — Правильно решили в твоем краю. И в моем тоже. Плохо, что бандиты мешают. Если бы не ваша помощь…

В последнее время старый Гарип навещал реже, видно, дела не пускали. И вот побывал здесь.

— Антон, — позвал Наби Куприна. — Не забыл Баглан?

— Да разве можно забыть то, что осталось в сердце? — удивился политработник. — Зачем зря спрашиваешь?

— Я о Баглане не случайно вспомнил, — произнес Наби. — Ведь там мы впервые увидели детей, у которых контрреволюция отняла родных.

— Верно. — Лицо Куприна построжало. — Их было много. Детский дом находился почти рядом с нами.

— И мы в нем были частыми гостями. Приходили с нехитрыми армейскими подарками, но как им радовались ребятишки!

— А твой любимец Кичко раз притащил почти полрюкзака сахара, который он экономил за завтраком и ужином.

— За это я его и наказал как следует, — улыбнулся Наби. — А ведь и в кишлаке есть дети. И у многих нет отцов, — вдруг задумчиво произнес Акрамов. — И до кишлака рукой подать, а бываем мы там редко. В основном когда опасность к нему подкрадывается.

— Зачем так? — обиделся Куприн. — Взять школу. Да сам сколько раз пропадал в кишлаке.

— Все это не то, — хлопнул Наби ладонью по гладкой крышке стола. — Многое мы упускаем. И в отношении не только детей, но и взрослых. Мало говорим с людьми, рассказываем о своей стране. А ведь они наверняка этого ждут от нас. Возьмите старого Гарипа. Думаете, он к Наби Акрамову тянется? К человеку из Советского Союза.

— В общем, ты прав, — согласился после долгого молчания Куприн. — Служба слишком захватила нас. Надо подумать над тем, как расширить контакт с дехканами.

— И постарайся как можно быстрей, — посоветовал Наби. — А я займусь подготовкой строительной команды. Нельзя кишлак оставить без школы.

— Политработник бы из вас хороший вышел, товарищ старший лейтенант.

— Политработник, говоришь? — повернулся Наби к Зарифову. — Не думал об этом. Знаю одно: здесь, за рубежом, каждый из нас, какую бы должность ни занимал, обязан быть политработником.

В палатке на секунду наступила тишина. Она хозяйничала и за брезентовым пологом. Лишь откуда-то издалека доносился чуть слышный перезвон гитары.

— Кстати, — нарушил молчание Куприн, — старый Гарип мне на этот раз не очень понравился.

Акрамов с удивлением посмотрел на заместителя.

— Это как понимать?

— Чем-то расстроен дед. Все тебя поджидал. А перед уходом посетовал на то, что в кишлаке стало совсем неспокойно, мол, как бы не было беды.

— Достается людям, — вздохнул Акрамов. — Который год не знают покоя. Сколько вытерпели, пережили…

— И сколько еще придется, — заметил Зарифов.

— Ну нет, — поднялся Куприн. — Самое тяжелое уже позади. Осталось немного терпеть. Почувствовав, что такое новая власть, приняв ее всем сердцем, люди за нее жизней своих не пожалеют. Помните, как они держались дружно, стойко, когда лишились хлеба, воды? И ведь, что скрывать, не все еще четко представляют, что их ждет, а держатся за новую власть.