Александр Чуксин - Однополчане

— Молодцы. Но это только на одном самолете. Время надо, чтобы и другие обновить.

— Техники наши решили за ночь все сделать. Мы отдыхаем, а они, трудяги, сейчас там, на аэродроме.

То, о чем говорили друзья, не могло не интересовать Якова, но сейчас он лишь горестно усмехнулся. «Как в мирное время, где-нибудь на тактических занятиях. Словно и не было сегодняшнего боя, и этих с трудом произнесенных израненным Кочубеем слов: «Выполнил!» А впрочем, это так и должно быть! Жизнь продолжается. И хорошо, что люди, каждый миг встречающиеся со смертью, не думают о ней. Они живут, мыслят, делают все, чтобы смерть эту победить. Да, в этом величайший смысл жизни!»

Бомбардировщики летели на запад красивым строем, напоминая стаю журавлей: впереди вожак — ведущий девятки — комиссар полка Чугунов. Осталась позади линия фронта. Внизу полыхали бесчисленные огни пожарищ. Горели скирды хлеба, горели колхозные хаты. Вдоль железной дороги на Харьков шли колонны немецкой пехоты.

На фашистский аэродром налетели неожиданно, захватив немцев врасплох. Вражеские самолеты подняться не успели. На двухмоторные «юнкерсы» посыпались бомбы.

Потом советские бомбардировщики быстро развернулись и взяли курс на восток. Машины шли навстречу солнцу, которое большим огненным шаром выкатывалось из-за горизонта. И вдруг в крыльевой бензобак самолета Колоскова попал снаряд зенитки. Бомбардировщик, объятый пламенем, быстро пошел к земле. Яков старался вывести его из отвесного падения, но машина не подчинилась.

Дружинин видел это. Он быстро отстроился от звена и стал кружиться над горящим самолетом. Внимательно наблюдая за снижением сбитого экипажа, он увидел, как у земли появились две белые точки: Колосков и штурман Банников спускались на парашютах.

Пряхин крикнул Дружинину:

— Гриша, запомни место. Двадцать пять километров восточнее Будищева.

На высоте двадцати метров Дружинин пролетел над местом посадки парашютистов. Делая повторный заход, он заметил, как из леса вышли две фигуры. Они махали руками, поднимали их вверх и скрещивали, показывая невозможность посадки. Дружинин быстро отдал распоряжение штурману:

— Брось вымпел, напиши им, пусть ждут у трех берез. Прилечу на У-2. Пусть выложат из парашюта круг.

Последний раз Григорий покачал крыльями самолета и полетел догонять своих.

На аэродроме к нему подбежал Чугунов.

— Ну что, где они, живы?

Дружинин рассказал все, что видел. Подошел командир полка.

— Товарищ командир, разрешите лететь на У-2. Я их привезу, — попросил Григорий.

Зорин знал, что это игра со смертью. Но есть ли другой выход? Ведь Колосков и Банников могут погибнуть. Он подумал и разрешил полет.

Через двадцать минут учебный самолет поднялся в воздух. Выйдя на реку Мерля, Григорий взял курс на запад, туда, где Мерля впадала в Ворсклу. Самолет летел низко, почти касаясь колесами воды.

В деревне Колесникове У-2 настиг «мессер». Григорий пошел на хитрость. Он подлетел к стоявшей на пути церкви, заложил вираж и на высоте пятнадцати метров начал кружиться вокруг куполов.

Потеряв из виду советский самолет, «мессер» улетел на Мирошино. Дружинин вывел самолет из виража и бреющим полетом поспешил на выручку к друзьям.

Между рекой и большим массивом леса, куда приземлились Яков и Банников, было безлюдно и очень тихо. Даже канонада не доносилась сюда.

Банников сидел на стволе поваленного дерева. Яков с перевязанной рукой лежал рядом.

— Вчера мама звонила, — тихо говорил Банников. — Я обещал отпроситься сегодня и вечером вместе с комиссаром слетать в Харьков. Таня просила заехать, да и к Кочубею загляну.

— Эвакуироваться они не думают? — спросил Колосков.

— Мама решила остаться в Харькове, а Таня хочет посоветоваться с тобой.

— Я написал ей, чтобы немедленно уезжала в Новосибирск к родным Дружинина. Деньги выслал, согласится — аттестат отошлю. Сам знаешь… девушка… немцы придут, черт знает что могут сделать.

— Не беспокойся, она у нас самостоятельная. Она из тех, кто умеет постоять за себя, — ответил Банников, и все же ему страшно было даже подумать, что сестра и мать могут остаться в Харькове, если город будет сдан.

— Нам здесь рассиживаться нельзя, — переменил разговор Колосков. — Вот-вот немцы могут нагрянуть.

— Нет, мы должны ждать друзей, — ответил Банников. — Если сегодня что-нибудь помешает, то завтра за нами прилетят обязательно.

Донесся отдаленный рокот мотора. Летчик и штурман вскочили на ноги. Над водой бреющим полетом прошел учебный самолет. Банников поспешно выложил из шелковых полотнищ парашюта условный знак. Самолет, круто развернувшись, пошел на посадку.

Назаров и Пылаев пришли в часть на десятые сутки. Измученные и усталые, они вошли в ворота аэродрома. Был полдень. Летчики только вернулись с боевого задания и теперь обедали. Из столовой потянуло запахом печеного хлеба.

Возле большого трехэтажного здания, где размещался штаб, друзья остановились. Сейчас они должны обо всем доложить командиру и комиссару полка. А вдруг им не поверят? Николай даже вздрогнул от этой мысли. Штурман, волнуясь, спросил:

— Что говорить будем?

— Как что? Все. Нам нечего скрывать. Вели мы себя достойно, присягу не нарушили…

— И все же на первый взгляд неладно получается: в плен сдались, из плена ушли живыми и невредимыми. Можно подумать…

— Не горюй, Вася, разберутся. Самое главное — мы среди своих. — И Николай первым решительно вошел в открытую дверь.

… Вечером Назаров узнал от друзей, что Лида с частью прибыла в Чернянку, работает медсестрой, и поспешил к ней. Когда он вошел в санитарную часть, Лида готовила какое-то лекарство. Увидев Назарова, она радостно вскрикнула, бросилась к нему.

Николай подхватил ее, бережно поцеловал.

— Милый, хороший ты мой, я так боялась за тебя, — шептала Лида. — И верила, верила, что ты вернешься. А теперь мы опять вместе. И все время будем вместе.

— А может быть, уедешь, — осторожно начал Николай. — С мамой жить будешь, а работать будешь в тыловом госпитале.

Лида отстранилась от Николая, покачала головой.

— Нет, Коля, никуда я не уеду. Тут мне твои друзья не раз уже это предлагали. И что это за поветрие такое — обязательно любимых в тыл отправлять. Ну, понимаю, если дети, если старики…

— Ах, Лида, Лида, мы просто боимся за своих близких, не хотим их потерять… Ладно, пусть будет так. Только, знаешь что, Лида, давай… зарегистрируемся.

— Как же так… сейчас?

— Ты что, в любви своей не уверена? — хмуро спросил Назаров.

— Лохматый мой, что ты придумываешь? Просто время сейчас такое…

— А если я не доживу до конца войны?