Александр Чуксин - Однополчане

Друзья остановились в тыловом городке, на окраине которого был расположен аэродром. Как-то в предвечерний час к аэродрому шли Назаров и Пылаев.

— Колосков говорил, что вечером пойдем к Чугуновой, — Пылаев вытер вспотевшее лицо. — Она здесь живет. Может, о Лиде что знает. А ты на телеграф заходил?

Назаров мрачно ответил:

— Заходил. Запрос послал в станицу. Пусть ответят, что натворила моя… — Назаров осекся, — гражданка Кириченко. Понимаешь, не могу поверить, чтобы Лида на подлость пошла…

— Сам слыхал, что капитан рассказывал. И все же надо проверить.

Когда друзья вышли на асфальтированную дорожку, кто-то окликнул:

— Пылаев! Пылаев!

Пылаев посмотрел по сторонам. За железным решетчатым забором стоял высокий мужчина в сером халате. Он призывно махал рукой:

— Василий, не узнаешь?

Пылаев, пожав плечами, пошел к забору. И только подойдя ближе, радостно улыбнулся:

— Дядя Ваня, какими судьбами? Вот так встреча…

Так неожиданно Василий встретился с братом своей матери. Он знал, что дядя был уволен из армии по состоянию здоровья, что оставался в Симферополе.

— Ты как очутился здесь?

— Да это история долгая, — проговорил Иван. — Как заняли Симферополь, я ушел к твоим, в село.

— Как там мать? — нетерпеливо спросил Василий.

Дядя Ваня медлил с ответом, и Василий приготовился услышать самое худшее, самое тягостное.

— Говорите, дядя Иван. Не томите, лучше сразу.

— Когда в село пришли каратели, то ихний офицер приметил Галю. Сестра твоя красавицей стала. Офицер силой взял ее, обесчестил…

— Дальше что? — шепотом спросил Пылаев.

— Галя с позору удавилась, а твоя мать подстерегла того офицера, бросилась на него и чуть не задушила. Убил ее…

Василий вздрогнул.

— Ночью мы с ребятами подожгли дом, где остановились каратели, забросали его гранатами, — продолжал Иван. — В селе оставаться я больше не мог и стал пробиваться к своим. Немного воевал под Харьковом и вот попал в этот госпиталь.

Василий пытался что-то сказать и не мог. Лицо его болезненно искривилось. Машинально перебирая руками прутья железной решетки, он поплелся вдоль забора.

— Постой, куда же ты? — окликнул его дядя. Тот, не оборачиваясь, бросил через плечо:

— Одному мне сейчас… легче будет… Завтра зайду.

Горе обрушилось на Василия неожиданно и придавило его. Мама! Мама! Он вспоминал ее строгость и нежность, все ее заботы, ласковое, мудрое внимание, которым она всегда окружала его. И вот нет больше мамы. И Гали нет, нет его зайчика, верной подруги детства.

С аэродрома доносился рокот моторов, голоса летчиков. Но Василий не слышал ничего и шел дальше. Казалось, он был один во всем мире. Он и горе его. Ему хотелось забыться хоть на минутку, хотелось, чтобы утихла эта раздирающая сердце боль. Напиться разве?

Василий огляделся. Оказывается, он забрел в город. Улица знакомая ему. Вон за теми зелеными воротами живет старик, про которого говорят, что он торгует спиртом.

Пылаев подошел к зеленым воротам, постучал.

— Полегче, собак нет, — донесся со двора хрипловатый старческий голос.

Пылаев вошел во двор и направился к открытой веранде. Из-за стола поднялся небольшого роста старик. Жирное лицо его с маленькими, как у хорька, глазами, добродушно улыбалось.

— Чем могу быть полезен, товарищ фронтовик? — спросил он, осторожно спускаясь по ступенькам веранды.

— Спирту мне надо. Сколько стоит — заплачу.

— За деньги не продаю. Вы мне вещичку, — я вам спиртик. Скажем, вот этот реглан я бы взял.

Старик потянулся к реглану и короткими толстыми пальцами стал торопливо мять кожу.

— Не могу, вещь не моя…

— Что ж, дело ваше, — и старик пошел к воротам.

— Постойте, — Василий посмотрел на свои ручные часы, быстро снял их. — Возьмите.

— Простые… — с сожалением заметил старик, поднося поближе к уху, добавил: — но механизм неплохой… Бутылочку можно. Подождите, сейчас принесу.

— Закуска есть? Дайте что-нибудь.

— Здесь хотите пить? — недовольно спросил старик.

— Да, здесь, и побыстрее…

Василий поднялся на веранду и сел за стол. Когда вернулся старик с бутылкой спирта, поднял на него измученные глаза.

— Горе у меня. Мать убили, сестренка погибла…

— Война, всякое бывает, — промолвил старик, ставя на стол раскупоренную бутылку со спиртом.

— Пейте, молодой человек, сразу горе забудете…

Василий торопливо наполнил граненый стакан и поднес к губам.

— Осторожно, обожжетесь. Налейте водицы, — предупредил старик и заботливо пододвинул к штурману графин с водой.

Василий одним глотком выпил спирт. Посидел несколько минут недвижимо, потом отодвинул стакан.

— Не берет. Дрянь, а не спирт, — проговорил он. — Покрепче дайте.

— Что вы, молодой человек… Обижаете… Торгую честно, — забормотал старик. Он суетливо налил на блестящий поднос несколько капель спирту, поднес спичку. Голубой язычок пламени взметнулся вверх. — Как слеза, без примеси.

Василий налил еще с полстакана, выпил. Потом повел вокруг тяжелым взглядом. Аккуратный двор. В углу — сарай с огромным замком. В окно, выходившее на террасу, была видна комната — там горел свет. Блестели массивные стекляшки люстры, посуда в зеркальном буфете, полировка пианино. Пылаев перевел взгляд на старика, некоторое время рассматривал его в упор. Тот беспокойно зашевелился, потянулся было налить летчику еще, но Пылаев резко прикрыл стакан ладонью.

Его вдруг пронзила ненависть к этому старику-паразиту, извлекавшему пользу из людского горя. Подумать только — этакая нечисть живет, а его матери, его сестры, сотен других настоящих людей нет. К ненависти примешивалось глухое чувство недовольства собой. Он сознавал, что делает не то, что нужно, что не след бы ему сидеть здесь, за столом у этого мерзкого спекулянта, пить его спирт.

А старик пристально следил за лицом летчика, и, видимо, беспокойство и страх все больше овладевали им. Когда Пылаев выпил еще с полстакана спирта, старик сунул ему недопитую бутылку в руки и заговорил:

— Идите, товарищ фронтовик. Пора вам. Потом допьете. И друзей угостите.

— Ах ты, паскуда, — сдавленно проговорил Пылаев, — Забрался в щель, как таракан, отсиживаешься… Люди гибнут, а ты…

Схватив бутылку, он швырнул ее в отшатнувшегося старика. Тот, заслонив рукой лицо, закричал:

— Спасите, убивают!

Нетвердой походкой Пылаев направился к воротам, рванул калитку и вышел на улицу.

До позднего вечера Назаров ждал Пылаева, теряясь в догадках, где мог так долго задержаться его друг. Часов в девять к нему зашел Колосков с летной картой.

— Сейчас проложил маршрут завтрашнего полета, — сказал он. — А потом пойдем в город, надо же семью Чугунова навестить. Остальных в театр отпустим. А Пылаев где?