Александр Чуксин - Однополчане

Земля белела лепестками, словно пушистыми снежинками.

Вечерело. Бомбардировщики, закрытые чехлами, стояли в два ряда: с левой стороны поршневые, с правой — реактивные. Они еще не остыли после полета, и от нагретых двигателей струилась теплота. Было тихо и безлюдно, а недавно здесь бегали люди, раздавались команды, звенели, врезаясь в воздух, пропеллеры и, поднимая облака пыли, взлетали самолеты, мощные керосинозаправщики сновали по стоянке, еле успевая подвозить горючее прожорливым машинам.

Командир эскадрильи майор Колосков отпустил весь личный состав в город, оставив лишь командиров звеньев и штурманов. Настроение у командира эскадрильи было невеселое.

Несколько часов тому назад закончились летные ученья. Первая эскадрилья, считавшаяся лучшей в соединении и успешно осваивавшая новую авиационную технику, выполнила бомбометания только на посредственно, тогда как эскадрилья, летавшая на поршневых бомбардировщиках, отбомбилась отлично.

Яков Колосков, как ведущий, точно пролетел по треугольному маршруту, вывел эскадрилью на цель. Но перед самым бомбометанием его «сбили». С наземной станции посредник передал приказание: «У гвардии майора Колоскова самолет подбит, дальше полет продолжать не может». Колосков передал команду своему заместителю и штурману первого звена, а сам, снизившись, вышел из строя.

А теперь вот сидел Колосков вместе с командирами звеньев и штурманами и думал думы нелегкие. Он оглядел угрюмые лица своих подчиненных.

— Я вас задержал для того, чтобы выяснить, почему мы плохо отбомбились. Прошу высказаться.

— Разрешите, товарищ гвардии майор, — встал штурман звена лейтенант Смирнов.

— Пожалуйста, да вы сидите.

— По-моему, причина в том, что мы не привыкли, не научились поражать цель с первого захода.

— Вот-вот, и я такого мнения, — подхватил командир звена старший лейтенант Никитин. — На полигоне прогуливаемся, как по проспекту. За три года наши штурманы хорошо изучили его, задание всегда выполняют. Привыкли к ориентирам, для расчета зачастую брали один и тот же ветер, одну и ту же высоту, частенько одно направление захода. А здесь другие условия, незнакомая местность, а тут еще сверху истребители «противника» бьют из фотокинопулеметов, вот и получилось — трах, бах и — мимо.

«Выходит, виноват я, — подумал Колосков. — Обстановка приблизилась к фронтовой, и результаты хуже. Забыли истину: чем тяжелее в учебе, тем легче в бою».

— Если, по-вашему, дело только в этом, почему же тогда наши экипажи не выполнили стрельбы из фотокинопулеметов? — спросил он.

Все молчали. Воздушные стрелки, радисты были подобраны хорошие, всегда стреляли точно.

— Что ж, можете идти на отдых. Завтра соберем весь личный состав и подробно обсудим.

Все ушли, кроме старшего лейтенанта Снегова.

— Товарищ гвардии майор, стоит ли так расстраиваться. Конечно, если бы мы с вами бомбили, уверен — бомбы все попали бы в цель.

— Так почему же ведомые бомбят хуже? — воскликнул Колосков. — Советую, Евгений Никифорович, сходить в соседнюю часть, у них там славится как отличный бомбардировщик штурман одного звена, посоветуйтесь с ним.

— Неудобно, товарищ командир…

— Учиться не позор, а необходимость. Расскажите ему о нашем бомбометании.

Увидев торопливо подходившего к ним незнакомого офицера, Колосков замолчал. Лейтенант был среднего роста, худощавый, с приятным, открытым лицом. Четко подойдя к сидящим, он спросил:

— Товарищи офицеры, скажите, как мне найти командира вашей эскадрильи?

— Я командир, — ответил Колосков, с интересом рассматривая лейтенанта. Китель без единой морщинки, хромовые сапоги начищены до зеркального блеска «Сразу видно, только из училища», — решил он.

— Товарищ гвардии майор, лейтенант Гордеев после окончания училища прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы, — представился лейтенант.

— Здравствуйте, товарищ лейтенант.

— Здравствуйте, товарищ гвардии майор.

— Какое училище окончили?

— Краснознаменное имени Ленина, товарищ гвардии майор.

— Хорошее училище.

— Так точно.

— В армии давно?

— С 1946 года.

— Комсомолец?

— Да.

— Взыскания имели?

— Нет, только благодарности.

— Женаты?

— Не успел, — Гордеев улыбнулся.

— На реактивных пришлось летать?

— Нашей эскадрилье повезло. Остальные не успели. В училище только начали осваивать их.

— Вы один в нашу часть прибыли?

— Шесть человек нас, все из одного училища. В вашу эскадрилью начальник штаба меня одного направил.

— Так, так. Ну, а летать любите?

— Очень. У меня отец полярным летчиком был. Погиб в 1939 году на севере. Еще тогда решил — буду, как он. Летное училище окончил по первому разряду.

— Будете летать в звене старшего лейтенанта Никитина. Нагрузка большая, выдержите?

— Конечно, товарищ командир.

— Хорошо, — добродушно улыбнулся молодому летчику Колосков. — Идите, устраивайтесь. Завтра подробно поговорим.

— Разрешите идти?

— Да.

Лейтенант повернулся кругом и, четко печатая шаг, пошел. Но не успел он сделать несколько шагов, как услышал голос штурмана:

— Наш самолет не для него, руки слабоваты.

— Трудно будет, — согласился командир эскадрильи и подумал: «Мал ростом, цыпленок».

Гордеев внезапно остановился. Эти слова больно задели его, и все же он сдержался, пошел, не оглядываясь.

Прямо с аэродрома Колосков зашел к Пылаеву, чтобы поздравить друга с назначением на должность командира эскадрильи. Но на дверях квартиры Пылаевых висел замок, и Колосков направился в городок, но его окликнул штурман Морозов.

— На беду свою послушал вас, товарищ майор, — сказал Яков.

— В чем дело?

— Воздушный стрелок, рекомендованный вами, Цимбал, не выполнил стрельбы из фотокинопулемета.

— В следующем полете исправится. Надо ему помочь. Ведь, сами посудите, он до этого в течение четырех месяцев выполнял стрельбы.

— Ну да, это когда стреляли по конусам, буксируемым поршневыми самолетами, а тут цель, летевшая в три раза быстрее — Цимбал дело свое любит и при вашей помощи многого достигнет. Он уже мне рассказывал и подал одну дельную мысль. Говорит, учили все время стрелять по конусам с одной скорости, а истребители летают с другой, попробуй сразу попади, это упрощенчество. Я вас очень прошу, помогите ему.

— И чего вы так за этого Цимбала хлопочете?

— Я обязан ему жизнью. До прихода в эту часть я воевал на Кубани. В 1943 году наш самолет ночью сбили возле Славянской. Летчик погиб, я был тяжело ранен в живот и в ногу. Ползком добрался до цыганского табора. Меня нашел Куприян Цимбал. Вместе с матерью прятал от немцев в камышах, в таборе. Я с ними кочевал больше двух месяцев. Там я и полюбил Цимбала, ему тогда было около пятнадцати лет. Такой славный, очень душевный паренек. После войны Цимбал ушел из табора и приехал к моим родным. Отец у меня учитель. Он помог ему устроиться на работу, учил его. Вот уже год, как Куприян в армии, при моем содействии попал в авиацию, к нам в часть. А ведь сами знаете — «сделав добро, худа не ждут».