Костас Кодзяс - Закопчённое небо

Зимнее солнце выглянуло из-за туч, свет его залил комнату. Мариго собрала разбросанное повсюду белье сына и, держа его в охапке, села на краешек стула. Илиас обернулся, посмотрел на нее.

— Да что с тобой, глупенькая? Ты плачешь? — со смехом воскликнул он.

— Как я буду без тебя, Илиас!

— Ну брось!

— Я и сама не знаю… — прошептала она, вытирая глаза его майкой.

Мариго глубоко вздохнула. Знакомый запах, исходящий от белья сына, немного успокоил ее. У каждого человека тело имеет свой запах. У Никоса оно пахнет совсем иначе. А от грязного белья Хараламбоса несет так, что хоть нос зажимай. Старость ли тут виновата или, может быть, просто умерла в ее душе прежняя любовь к нему?

— Страшно мне, Илиас, — продолжала она. — Все говорят о Гитлере…

— Ты уже и в политику лезешь? — перебил ее Илиас.

— Будет война… А ты, сынок, даже не знаешь, что это такое. В ту войну тебя еще на свете не было.

Последнее время Илиас работал в артели бетонщиков на стройках. Он переменил множество профессий с тех пор, как его отдали подмастерьем в слесарную мастерскую, но ни в одном деле не преуспел. Все было ему не по душе. Илиасу нравилось только бренчать на гитаре. В свободное время он часами сидел, перебирая струны, и даже сочинял что-то.

Целый год копил он деньги, чтобы купить гитару. Он сам научился играть, порой не расставался с гитарой даже ночью, словно надеясь открыть в ее звуках тайну жизни. А потом вдруг надумал уплыть на пароходе за границу. С тех пор он жил только этой мечтой, а гитара пылилась на шкафу. Фани подсмеивалась над Илиасом. Положив голову ей на грудь, он мог часами с увлечением рассказывать о своих планах.

— Ну и болтун ты, золотко мое. Никуда ты отсюда не уедешь! — как-то вечером сказала ему Фани.

Он вскочил, задетый за живое.

— Черт возьми! Я ни на одной работе не могу долго удержаться… А почему, как ты думаешь? Червь какой-то точит меня, Фани…

Илиас завязывал перед зеркалом галстук.

— Если бы мне не идти в армию, уехал бы я куда глаза глядят, — сказал он матери.

— Глупости. Ты еще не выкинул это из головы?

— А твое какое дело? Не суйся, когда тебя не спрашивают! — закричал он в ярости.

Мариго испуганно съежилась. Ей надо было кое-что сказать сыну, но она понимала, что сейчас для этого неподходящий момент. Стоило Илиасу выйти из себя, как он делался просто невменяем. Мариго открыла верхний ящик комода, чтобы достать ему чистый носовой платок, и увидела лежавшую там старую фотографию. На ее худом, морщинистом лице появилась печальная улыбка.

— Посмотри, сынок… — Илиас в это время приглаживал усики; видно было, что он еще не совсем отошел. — Вот вы, совсем маленькие… Вот отец… И я, — тихо добавила она.

— Тьфу! Оставь меня в покое. Сто раз видел я эту фотографию.

— Ты не все на ней разглядел, Илиас.

— Чего же это я не разглядел?

— Меня. — Илиас бросил на фотографию равнодушный взгляд. — Посмотри на меня. В то время я была счастлива. — Ей хотелось о многом сказать ему. — Боже мой, как глупо бежать на край света, точно ты бездомный пес! Что ты там хочешь найти? И счастье и беда ходят возле нас. — Она поспешно спрятала фотографию в карман и продолжала, стараясь скрыть волнение: — Ты теперь идешь в солдаты. Подумай серьезно о своем будущем. Может быть, тебе удастся потом обзавестись собственным делом. Тогда ты сможешь жениться.

Глаза сына опять сверкнули гневом.

— Прекрати свои поучения. Я не ребенок, — сказал он резко. — Я не буду сидеть в этих четырех стенах.

Последнее слово он произнес с ненавистью; ему сразу пришел на память один разговор с отцом, при воспоминании о котором ему всегда делалось не по себе, к горлу словно подступал ком.

Однажды вечером — это было давно, накануне банкротства, — Хараламбос почувствовал потребность поделиться с Илиасом. Он подсел к сыну на диван.

— Илиас, ты скоро станешь совсем взрослым, самостоятельным человеком. А я, кто знает, могу не сегодня-завтра умереть, — сказал Хараламбос.

Илиаса испугали не столько слова отца, сколько его тон.

Хараламбос сидел, откинув назад голову, и взгляд его блуждал по комнате. Он чувствовал себя дома как в стенах крепости. Крепости, защищавшей его от беды, от дельцов, от кредиторов, которых с каждым днем становилось все больше.

— За этими стенами ад, — продолжал отец каким-то странным голосом. — Что бы ни случилось, Илиас, нам надо сохранить наш уголок. Не так ли? В деловом мире все плюют Друг на друга, готовы задушить любого из-за какой-нибудь паршивой десятки. И только здесь, в нашем уголке, мы совсем другие. Вот видишь, я сейчас ласков с тобой! Помни об этом, сынок, помни: только здесь мы остаемся людьми.

Илиас не совсем понял смысл последних слов. Может быть, отец помешался? Но на другой день он присутствовал при сцене, которую не забудет, наверно, до конца жизни.

Уже стемнело. На улице было холодно. Мариго гладила белье, разложив его на столе. Вдруг дверь широко распахнулась. Все решили, что это от ветра.

— Закрой скорей! — крикнула Мариго Илиасу.

Он подбежал к двери и внезапно увидел отца. Хараламбос без пальто и даже без пиджака, весь какой-то взъерошенный, жалкий, стоял на пороге и смотрел на сына.

— Хараламбос! — вырвался крик из груди Мариго.

— Меня раздели! — запинаясь, пробормотал он.

Мальчик дотронулся рукой до разорванного жилета отца.

— А где твои часы? — прошептала Мариго. — Проклятые торговцы, не могли подождать немного!

Хараламбос упал перед женой на колени. Он обнимал ее ноги, целовал руки.

— Хараламбос, встань, дети смотрят на нас, — сказала смущенная Мариго.

Но муж еще крепче вцепился в нее.

— Я больше не хочу жить, Мариго! — душераздирающе закричал он и спрятал голову у нее в коленях.

Илиас подошел к отцу.

— Папа, встань. Встань. Здесь наш уголок! — весь дрожа, пролепетал он.

После банкротства Хараламбоса образ жизни его семьи, основанный на старых традициях, резко изменился. Все в доме пошло по-другому. Мариго понадобилось немало времени, чтобы снова заставить своих домочадцев хоть немного уважать неписаные законы семейной жизни. Но все уже делалось тут из-под палки. Радость, которую испытывала прежде эта семья, запершись в стенах своей квартиры, исчезла навсегда.

Долгое время Илиас возвращался домой очень поздно, и никто не решался сделать ему замечание…

Взгляд Илиаса остановился на матери.

— Клянусь, ты слепая, совсем слепая! Чего ты бьешься столько лет? Прошлого не воротишь… Мы уже отпочковались. Тебе хочется увидеть всех нас самостоятельными людьми, хорошо устроившимися в жизни. Об этом мечтаешь ты, об этом молишь бога. А зачем?

— Что же мне еще остается, Илиас, когда рухнуло все? Ведь у меня впереди только могила, — ответила она в раздумье.