Костас Кодзяс - Закопчённое небо

Клио поймала на себе его нетерпеливый взгляд и содрогнулась. Опять то же самое. Сколько денег она ему ни давала, он все пускал на ветер. А они доставались ей ценой стольких трудов, бессонных ночей! Она еще крепче сжала в кулаке ассигнацию, которая смялась в комок и словно растаяла в ее худеньких пальчиках.

Хараламбос испугался, что дочь не даст ему ни гроша, и стал истово креститься.

— В рот больше не возьму этого яда… Только один глоточек, зубы прополоскать, клянусь тебе, — пробормотал он.

Клио сунула ему деньги в карман.

— Ладно, отец, иди… — После некоторого раздумья она добавила: — Пей сколько душе угодно. Какая разница!

Ей казалось, что рухнули все ее мечты.

Хараламбос с недоверием посмотрел на дочь. «Может, это ловушка? Такие ловушки люди всегда расставляют друг другу в деловом мире», — подумал он.

— Ох-ох-ох! Скорей я тебя похороню, доченька, чем… — прошептал он и поспешно вышел.

Слезы душили Клио, но она не дала им воли.

В то утро дядя Стелиос стоял за прилавком и читал своей жене по счетной книге, кто ему сколько должен.

— Петридис — двадцать семь девяносто… Эвталия — пятьдесят девять шестьдесят. Тьфу ты, этакая дрянь!

— И не совестно этой нахалке! — добавила лавочница.

Дядя Стелиос сердито отбросил в сторону книгу и проворчал:

— Весь квартал задолжал мне!

Очки сползли у него на кончик носа. Склонив к правому плечу свою морщинистую крысиную мордочку с хитрыми глазками, он о чем-то усиленно думал, поглядывая искоса на свою толстую супругу.

— Я извожусь, покоя не имею, а ты и твоя дочь заладили одно: английский язык, консерватория и прочие глупости… Откуда мне деньги на это брать? Что, они мне на голову сыплются? Кончила девчонка школу и пусть идет сюда, в лавку, — не слишком решительно присовокупил он.

Но лавочница, дочь министерского регистратора, придерживалась иной точки зрения на этот счет. Она выпрямилась и сложила на животе свои толстые руки.

— Евангелия будет учиться, — сухо сказала она. — Смирись с этим раз и навсегда.

— Матерь божья, — перекрестился дядя Стелиос. — Что ты болтаешь!

— В теперешнее время хорошие женихи требуют знания языков, музыки… Ты, может, воображаешь, что наша Евангелия пойдет замуж за кого-нибудь из соседей?

— Дочку Саккаса знаешь? — отдуваясь, спросил лавочник. — Клио! Ничему она не училась, да к тому же голодранка… Знаешь, кто к ней посватался?

Лицо лавочницы вытянулось от любопытства.

— Ну, кто?

Дядя Стелиос лукаво улыбнулся одними глазами. Он указал пальцем на ближайшую лавку; на свежевыкрашенной вывеске было написано: «Торговля мясом. Толстяк Яннис».

— Говорят, у него состояние больше миллиона, — сказал он, со значением покачав головой.

Жена его недовольно поморщилась.

— Кто это говорит?

— Да он сам. Он поручил Урании посватать его. Лавочник пытался прощупать, что думает его жена по поводу такого брака. У него на примете было несколько женихов из торговцев, которые согласились бы получить за Евангелией в приданое небольшую сумму наличными. Может быть, образумится наконец его зазнавшаяся дочка, которая в школе объявила всем, что отец ее «коммерсант».

Вдруг дядя Стелиос увидел в дверях лавки какого-то паренька с котомкой.

— Тебе чего, мальчик? — спросил он.

Тимиос робко переступил порог.

— Я сын Спиридулы, дядюшка. Мамка умерла…

Лавочник и его жена буквально окаменели.

— Вот тебе на! Что нам с ним делать? — проворчал себе под нос лавочник.

Мальчик молча осматривал лавку. Супруги тихо переговаривались, отойдя в сторону. До Тимиоса долетали только отдельные слова:

— Твоей сестры сын?

— Да.

— Той беспутной, что…

Подперев рукой подбородок, лавочник раздумывал, что ему делать. Он уехал из деревни почти тридцать лет назад. Смутно помнил он девочку с пухленьким личиком, которой покойница мать кричала из коровника: «Эй, Спиридула, скотина ждет! А ну, лентяйка, поворачивайся живей!» Как-то раз получил он от сестры письмо, где она жаловалась на свои беды и просила помочь ей вырастить сына. Он послал в деревню пятьдесят драхм, о чем не забывал упомянуть при каждом удобном случае, чтобы все знали о его великодушии. И больше вот уже много лет он не интересовался сестрой.

Крысиная мордочка дяди Стелиоса вытянулась.

— То, что мог, я сделал. И даже более того… Имею я право лишить теперь куска хлеба собственных дочерей? — с несчастным видом протянул он, покосившись на супругу. Та сосредоточенно что-то обдумывала, и это очень беспокоило дядю Стелиоса. — Пойду отведу его в полицию, — сказал он, подойдя к мальчику. — Гм! Сын Спиридулы… Ты говоришь, она умерла? — обратился он к Тимиосу.

— Да, дядюшка…

— А кто послал тебя сюда?

— Отец Герасимос, — ответил мальчик, глядя голодными глазами на головки сыра. — Ба, дядюшка, сколько у тебя сыра! — прошептал мальчик, глотая слюну от голода.

Из соседней комнаты не доносилось ни звука. Выдвинув ящик комода, Мариго достала чистое полотенце и дала его Илиасу вытереть лицо.

Пока он причесывался, она молча наблюдала за ним. Илиас сначала провел расческой по волосам, потом рукой слегка пригладил их, придав форму прическе. Это он проделал несколько раз, прежде чем добился желаемого результата. Волосы, смазанные бриллиантином, поблескивали на свету.

От взгляда матери ничего не ускользнуло. Ее поразило, что сын не торопится.

— Разве ты не идешь на работу? — спросила она.

— Нет.

— Почему?

— Я вчера взял расчет. Думаю немного проветриться. Послезавтра мне идти в армию.

— Скажи лучше, что тебе охота погулять с этой проклятой… — бросила Мариго, покачав головой.

Илиас с удивлением взглянул на ее лицо, отражавшееся в зеркале, и губы его сложились в едва заметную улыбку. Собственно, чему удивляться, ведь мать все знает. Она встает чуть свет, прибирает квартиру, чинит белье, готовит обед, стирает, но было бы ошибочно думать, что эта высокая худощавая женщина с легкой походкой и печальными глазами ничего не замечает вокруг, поглощенная домашними заботами. Мать, словно тень, всегда рядом с ним и другими своими детьми, и все ей о них известно.

Илиас пригладил волосы на затылке мокрой расческой и бросил ее на комод. Мать тотчас убрала расческу. «Ах! Какой он неаккуратный! Швыряет все куда попало!» — подумала она.

— Соседи не перестают судачить, — строго сказала Мариго. — Может, и к лучшему, что ты идешь в солдаты: кончится наконец эта история с Фани. Грешно путаться с замужней. — Илиас равнодушно пожал плечами и стал одеваться. — Пока ты будешь в армии, она наверняка найдет себе другого дружка.

Мариго взяла у Илиаса влажное полотенце и повесила его на спинку стула. «В доме все вверх дном, точно сегодня воскресенье», — подумала она. По воскресным дням ей приходилось с утра до вечера прибирать за всеми.