Николай Бораненков - Тринадцатая рота (Часть 2)

— Поехали, усатенький. Но пожалеешь. Ах как мило я тебя обласкаю! Миллион горячих поцелуев! Десять! Ах, едемте же! Едем!!

— Польщен! Очарован! Рад бы получить ваши бесценнейшие горячие миллионы, но увы! Не могу. Помощь фюреру! Помощь…

Штемпель дал знак сидящему на передке саней кучеру-солдату, чтоб трогал, выхватил из одной разгромленной посылки бутылку и, сунув ее Гуляйбабке, крикнул:

— Жду в Сухиничах! Поджидаю! «Лань» держу за тобой… Слово Штемпеля лучшего в рейхе почтовика! — И, обняв женщин, загорланил:

"Фаэтон" майора Штемпеля исчез так же быстро, как и появился. Гуляйбабка подошел к новенькому, сверкающему чистым никелем «оппель-адмиралу», уткнувшемуся носом в сугроб. Машину замело доверху, но мотор почему-то работал. В щель чуть опущенного стекла выбивался парок. Из мигающего зеленым глазом радиоприемника лилась джазовая песенка.

Гуляйбабка повнимательнее заглянул в машину и застыл в изумлении. На заднем сиденье, сладко похрапывая, засунув руки в муфту, спал человек в знакомом овчинном тулупе, укутанный в пуховую шаль.

Ба! Да это же старый знакомый — генерал Шпиц! А может, не он? Может, ошибся? Скорее снег, отгрести снег и распахнуть дверцу, разбудить, узнать…

Пока Гуляйбабка отгребал ногами снег, к «оппель-адмиралу» подошла команда поджигателей с горящими факелами и канистрами с бензином. Офицер взмахнул перчаткой:

— Сжечь! Живо!

Гуляйбабка не успел опомниться, как машина оказалась облитой бензином и долговязый детина с наволочкой на голове и детским одеялом на шее занес над ней пылающий факел.

— Стойте! Что вы делаете?! — крикнул Гуляйбабка. — В машине генерал! Главный квартирмейстер армии! Генерал фон Шпиц.

— Извините. Не знали.

— Надо смотреть! Так вы можете и самого фюрера сжечь.

Гуляйбабка сунулся в машину, схватил Шпица за рукав:

— Господин генерал! Господин главный квартирмейстер!

— Езжай, езжай, Курт. Поторапливай, — пробормотал сквозь сон генерал. Кстати, далеко ли мы уехали?

— Никуда вы не уехали, господин генерал. Вы стоите на месте.

— Не болтай лишнего, Курт. Вперед!

— Не на чем «вперед», господин генерал, да и Курт ваш сбежал.

Генерал очнулся:

— Кто вы такой? Как смели меня тревожить?

— Я — Гуляйбабка!

Генерал подскочил. Заиндевелые брови его долезли на лоб:

— Вы! О, что я вижу! Как вы здесь оказались?

— Я снова пришел вам на помощь, господин генерал.

— Что же случилось? Почему мы стоим? Где мой водитель?

— Ваша машина, как и сотни других, господин генерал, безнадежно застряла в снегу. Шофер, по всему видать, сбежал.

— Мерзавец! Предатель! Застрелю! Повешу!

— Стрелять и вешать будете после, господин генерал, а сейчас надо спасаться. Русские наступают.

К машине подкатила тройка. Указывая в поле батогом, Прохор, чуть не плача от радости и пряча ее, крикнул:

— Танки! Кавалерия, сударь! Гуляйбабка погрозил Прохору кулаком:

— Спокойствие. Без паники.

Прохор смахнул рукавом тулупа с заросших щек слезу. Улучив минуту, проговорил:

— А может, туда… к своим?

— Цыц! Ни слова. На то нет приказа.

— Слушаюсь, сударь!

Гуляйбабка посмотрел в ту сторону, откуда доносилось все нарастающее «ура-а», и у него самого навернулись на глаза слезы. По ослепительной белизне ровного, как стол, поля, вздымая снежную пыль, лавиной катились кавалерия и танки. Один танк вырвался далеко вперед. На башне его полыхало костром расчехленное знамя.

— О, майн гот! Мы погибли! — воскликнул генерал. — Прощай, мои внуки…

Гуляйбабка сгреб в охапку генерала, сунул его под фанерный полог возка, вскочил на возок сам, крикнул:

— Прохор, валяй!

— Куда прикажете, сударь?

— Вперед, в Брянские леса!

Выйдя на привокзальную площадь, Трущобин, оставшийся за Гуляйбабку, окаменел. Возле стоянки автомашин и подвод самозванцы Цаплин и Чистоквасенко приколачивали к телеграфному столбу большой, с дверь величиной, рекламный щит БЕИПСА. На щите было наспех намалевано:

"Ахтунг, ахтунг! Офицеры и солдаты рейха! "Благотворительное единение искренней помощи сражающемуся Адольфу" (БЕИПСА) любезно предлагает свои услуги. Оно может помочь вам:

1. Смазать буксы в колесах.

2. Уничтожить всех нательных и прочих паразитов.

3. Указать дорогу в комендатуру, гестапо, городскую управу, а также на Брянск, Смоленск и Берлин.

4. Подвезти вас на своем транспорте до городской гостиницы.

5. Поднести ваши чемоданы, рюкзаки, тюки и прочее, за исключением перин, одеял, шуб, валенок, подушек, лыж, которые состоят на особом учете германской администрации, как стратегическое сырье военного времени.

6. Вынести из вагона и внести в вагон на санитарных носилках калек, обмороженных, душевно расстроенных и отощавших.

7. Написать письмо, телеграмму лицам, оставшимся без конечностей.

Заказы на продукты питания, обогрев, смену белья, лечение, устройство на ночлег, ремонт одежды и обуви, гадание о прогнозах войны не принимаются.

За всеми справками обращаться к администратору БЕИПСА — первый газетный киоск за углом на площади Геббельса".

Трущобин подбежал к Цаплину и Чистоквасенко, которые к тому времени уже прибили щит и теперь, отойдя на почтительное расстояние, любовались творением своей фантазии и рук. И уж очень упивался выдумкой Чистоквасенко. Он то заламывал шапку, то взмахивал руками.

— Я вас спрашиваю, что вы повесили? — наседал Трущобин. — Кто вас об этом просил? Или вы захотели в гестапо?

— Так не сидеть же сложа руки, — вступился за товарища Цаплин. — Работать надо. Помогать! Трущобин погрозил кулаком:

— Ну, погоди! Дай Гуляйбабка вернется. Мы вас «проработаем». Снять! Сейчас же снять эту мазню. И немедля сжечь! Живо!

— А як же…

— Что "як же"?

— Та мы ж и помогаты вже почали.

Трущобин посмотрел вокруг. На площади ни одного солдата. Не проснулся еще вокзал. Тишина. Только гудки в морозном воздухе да отдаленный гул канонады.

— Наша помощь одна. Разведка. Эшелоны считать на станции.

— А мы разве не считаем? Все тютелька в тютельку. А это так, между дел.

— Что вы затеяли?

— Пустяки, — махнул рукавицей Цаплин. — Отец Ахтыро-Волынский одного хапугу повез.

— Какого хапугу? — спросил Трущобин.

— Фашиста из Берлина. Приезжал в подмосковные церкви золото с икон сдирать. Теперь с панталонами на шее отступает. Ногу отморозил. Не мог идти, вот и пришлось…

— Куда он его?

— В овраг.

— В какой овраг?

— В готтель "Вично царство им", — перекрестился Чистоквасенко.