Александр Каневский - Впереди разведка шла

...Он очнулся от того, что кто-то грубо его тряс. С трудом разлепил ресницы, хотел приподняться, но острая боль пригвоздила к земле. Как в тумане, увидел нависшую огромную фигуру.

Ногам стало холодно. «Раздевают»,— подумал он и уже отчетливо увидел глаза-буравчики под суконным козырьком, рыжую щетину.

— Вытряхивайся,— человек в полицейской форме зло ощерился.— В раю можно ходить и босиком.

Рядом стояли два гитлеровца.

Полицай снял с Черниченко сапоги, шерстяные носки, шапку, хотел стащить и свитер, но он, как и ватник, пропитался кровью. Полицай брезгливо поморщился. Черниченко и еще нескольких раненых начали избивать ногами.

К вечеру их, как поленья, швырнули в кузов машины, отвезли на окраину хутора Полячки, загнали в колхозную конюшню и закрыли дверь. Затем подожгли.

Огонь начал жадно лизать кровлю, пробил потолок, пополз по стропилам...

Как в кошмарном сне, Черниченко почувствовал, что его кто-то тянет. В груди саднило от едкого дыма, к горлу подкатывался тошнотворный комок... И вдруг — спасительный глоток воздуха!

Открыл глаза...

Тащил его вначале санитар старшина Николай Ря-боконь, потом стал помогать какой-то паренек. Они быстро уложили Черниченко на сани, что стояли за углом конюшни, присыпали соломой. Лошади тронули куда-то в темноту.

— Тебя как зовут? — спросил Черниченко возницу.

— Вася Борышполец. Не бойтесь. Я — комсомолец. Честное слово.

— А куда ты меня везешь?

— В Зеленоград...

Лошади шли медленно. Под полозьями поскрипывал снежок.

— Вот что, Вася,— обратился к пареньку Черниченко.— На всякий случай возьми мои документы, там партийный билет. Если встретишь наших — передай. И письмо жене. Отослать не успел. Двое ребят у меня...

Несколько раз в дороге он терял сознание: сказались потеря крови, холод.

И все-таки выжил политрук, пройдя через многие передряги. Снова попал в лапы к гитлеровцам. Поместили в лагерную больницу. Перед бегством немцы хотели взорвать здание, но подпольщики перерезали провода, которые вели к взрывному устройству. Местные жители вылечили, выходили раненых бойцов. Когда зажили раны, политрук догнал свою бригаду и прошел с ней до самого конца войны.

А Вася Борышполец выполнил наказ Черниченко. Передал документы в политотдел одной из дивизий, после их отослали в Москву.

Овладев Самодуровкой, гитлеровцы бросили на юго-восточную окраину станицы Манычской тринадцать танков с батальоном автоматчиков. Жарко пришлось здесь нашим артиллеристам. В самый критический момент боя тяжело ранило командира батареи лейтенанта Колесова. Его заменил замполит лейтенант Остапенко. Потеряв несколько танков, гитлеровцы откатились назад.

Ночью лейтенант Остапенко скрытно сменил позиции, оставив на прежних макеты орудий, и на рассвете немцы ударили по пустому месту. Решив, что батарея выведена из строя, они снова пошли в атаку, но натолкнулись на мощный прицельный огонь. На поле боя осталось восемь подбитых танков. Так и не сумев прорваться в Манычскую с юго-запада, гитлеровцы решили нанести удар в новом направлении — через Арпачин в сторону Манычской.

В три часа ночи 25 января корпусные разведчики под командованием капитана Киселева подтвердили данные о перегруппировке немцев. Пленный, доставленный к генералу Свиридову, сообщил, что прибывшие части и отряды, укомплектованные отборными солдатами и офицерами СС, хорошо обученные и по-зимнему экипированные, получили задачу любой ценой сломить сопротивление русских, отбросить их за Дон и тем самым обеспечить возможность отхода с Кавказа через Ростов.

Генерал Свиридов незамедлительно прибыл с оперативной группой на КП на окраину Манычской и стал управлять боем, который начался утром.

В политдонесении корпуса о ходе боев в те дни говорилось: «...25 января 1943 года противник предпринял ожесточенную бомбардировку ст. Манычская, которая продолжалась почти до позднего вечера. Было совершено более 150 самолето-вылетов. Одновременно по станице он открыл сильный артиллерийский и минометный огонь. Затем враг бросил в контратаку до 30 танков с пехотой. Развернулись ожесточенные бои. Гвардейцы мужественно сражались, срывая попытки врага прорваться в станицу. Особенно трудно пришлось сражаться подразделениям 4, 5-й и 6-й гвардейских механизированных бригад, которые обороняли хутора Арпачин и Алитуб» *.

* ЦАМО СССР. Ф. 303. Оп. 4005. Д. 76. Л. 83.

Удары врага успешно отражались, но сказывалось его количественное превосходство. К тому же защитникам Арпачина пришлось с самого начала боевых действий драться в полуокружении. Командир корпуса постоянно требовал доклады от разведчиков, чтобы точно ориентироваться в сложившейся обстановке.

...Я готовил разведгруппу к поиску. Хорошо изучил карту и уже отчетливо представлял себе местность. Здесь, в бескрайних, открытых всем ветрам степях, работа разведчиков во много раз сложнее и рискованнее. Всякое движение видно как на ладони.

Ночь — всегда союзница нашему брату, но вести наблюдение в темноте, делать выводы о перемещениях противника (а он теперь шевелился и ночью) — дело весьма затруднительное. Ко всему прочему — и это главное — нужно добыть живую «справку», да поосведомленней. Не какого-нибудь там обозного каптенармуса или «грабаря» из похоронной команды.

Предварительно построил разведчиков. Кратко сообщил задачу, приказал готовиться. С собой берем автоматы, по два диска, гранаты, компас, два бинокля, индивидуальные пакеты. Награды (их тогда имели немногие), документы, письма — оставляли в штабе.

С наступлением сумерек вышли на задание. На окраине Арпачина окликнул часовой. Удостоверившись, что свои, сказал:

— А-а, полуночники? Ну, удачи вам, братки!

Было чуть-чуть жутковато: идешь, как по непрочному ледку.

Вспомнилось, что с таким же чувством в детстве катался на коньках по только что застывшему пруду. Было сладко и жутко, играя с опасностью, нестись по льду, который то тут, то там потрескивал под ногами, а иногда давал трещину от берега к берегу. И так ухал, будто где-то на дне стреляли из пушки. Случалось не раз, что кто-нибудь проваливался в холодную купель. Все бывало. Но... Едва приближалась зима и мороз завертывал и трещал без снега, мы хватали коньки и опять мчались на этот тонкий, только что замерзший лед...

...Ракетные сполохи трепетали в радужных ореолах. Все же их неверный свет был лучше непроглядной неизвестности... Через час всплески ракет остались за спиной, а потом и вовсе начали тускнеть.

Мы часто останавливались, напрягали слух — в такой темноте можно запросто напороться на немецкий пост. А затем крохотный светлячок-треугольник компасной стрелки вновь звал в черную даль.