Андрей Серба - Тихий городок

Взводный поднял голову, без всякого выражения посмотрел на командира сотни.

— Второй машины нет, товарищ старший лейтенант, — бесстрастно прозвучал его голос. — И не будет никогда.

Сотник вздрогнул, словно его обожгли ударом нагайки, отшатнулся от взводного. Внимательно всмотрелся в его неприветливое окаменевшее лицо, еще раз окинул взглядом строй разведчиков. Ни одной улыбки, ни единого слова с момента прибытия. А ведь вернулись в родную сотню после выполнения боевого задания. Боевого… Только сейчас до командира сотни дошел смысл услышанного от взводного ответа на свой вопрос. И он, забыв о забинтованной голове и раненой руке лейтенанта, сжал его за плечи.

— Где взвод, лейтенант? Где казаки? Уходило тридцать один, вернулись девять. Где хлопцы, лейтенант? Чего молчишь?

Взводный резко передернул плечами, сбросил в них руки сотника, принял стойку «смирно».

— Остались там, куда вы их послали, товарищ старший лейтенант. Севернее Дуклы, у тихого городка… Где санатории и курорты, горы и свежий воздух, зелёная травка и цветики-семицветики…

Дипломаты, аккредитованные в Анкаре зимой 1942 года, находили турецкую столицу на редкость скучным городом. Собственно, для них Анкара ограничивалась площадью Улус Мейданы да пятикилометровым бульваром Ататюрка, протянувшимся от старого города до президентского дворца. О светской жизни — балах, раутах, приемах — нечего было и говорить: три изрядно опостылевших ресторана — «Сория», «Карпика» и «Файя» на самом бульваре, сомнительное заведение на вокзале, которое дипломатам посещать не рекомендовалось, редкие официальные приемы, устраивавшиеся в основном турками, — вот и все, что могла предложить Анкара. Впрочем, большинству посольств было не до развлечений.

Не составляла исключение в этом отношении и «Алман кёй» — «Немецкая деревня». Так окрестили в Анкаре здания посольства «третьего рейха», выстроившиеся в ряду других дипломатических представительств все на том же бульваре Ататюрка. Возглавлял посольство Франц фон Папен, шестидесятилетний седой старик с ярко-голубыми глазами и аристократически надменным лицом. Два года назад он прибыл в Анкару с особым поручением самого фюрера: любой ценой добиться, чтобы Турция стала союзником Германии. Вскоре цена была уточнена Берлином — пять миллионов марок золотом «для поддержки немецких друзей в Турции при их стесненном экономическом положении». Кроме того, Риббентроп обещал Анкаре «значительные территориальные приобретения» за счет Сирии, Ирака и Советского Союза.

Германский посол для достижения этой цели прибегал к таким средствам, о которых дипломаты предпочитают умалчивать даже в своих мемуарах. После переговоров Идена в Москве в декабре 1941 года фон Папен конфиденциально сообщил турецкому президенту, что на них якобы шла речь о передаче Советскому Союзу Босфора и Персидского залива. А чтобы придать видимость правдоподобия этому вымыслу, он убедил японского коллегу тоже открыть турецкому правительству эту «тайну». В газетах то и дело появлялись слухи о высадке советских десантов на черноморском побережье Турции, налетах русских бомбардировщиков на северные вилайеты и потоплении турецких судов в нейтральных водах. Факты разбоя действительно были, только занимались морским пиратством не советские, а фашистские подводные лодки.

Посол фон Папен не ограничился этими фальсификациями. В феврале 1942 года он организовал в Анкаре псевдопокушение на самого себя. На основании показаний нескольких подкупленных «свидетелей» по обвинению в подготовке покушения были арестованы и осуждены советские работники в Турции Корнилов и Павлов. [51] В августе 1944 года Корнилов и Павлов были освобождены и вернулись на Родину. Однако самому фон Папену горе-процесс не доставил торжества: турецкая общественность упорно отказывалась верить в виновность русских. Пришедшая вскоре после этого шифровка из Берлина от министра иностранных дел «третьего рейха» Риббентропа всю ответственность за провал далеко нацеленной политической акции возлагала на самого посла фон Папена.

Вот уже почти полгода штаб-квартирой и одновременно жилищем майору Илье Ильичу Гаранину служила крохотная землянка в болотистых лесах Псковщины. Всё её нехитрое убранство состояло из приткнувшегося в угол топчана, над которым из жердей обшивки торчал круглый бок серого валуна, двух лавок да сколоченного из досок грубого стола. Конечно, землянка ничем не напоминала прежний кабинет на Литейном проспекте или уютную комнату на Потемкинской улице неподалеку от Таврического сада, где в редкие свободные часы он гулял с Ксюшей и маленьким Валеркой.

Здесь, в тылу врага, за многие километры от фронта Илья Ильич не раз вспоминал напутственную беседу в кабинете начальника отдела перед отправкой к партизанам. Гаранин пришел к полковнику Ояавере сразу же после советско-финляндской войны. Хотя майору пришлось поработать с ним сравнительно немного, он успел по достоинству оценить этого сдержанного, чуть угрюмого человека, умевшего сохранять спокойствие даже в самые трудные минуты. Сын неграмотной прачки, эстонец по национальности, Дмитрий Ояавере провёл детство в сыром подвале на одной из петербургских окраин. Об этом человеке можно без преувеличения сказать, что его вырастила Советская власть: поставила на ноги, открыла путь к образованию. Совсем еще юным он вступил в партию, окончил вуз и был направлен в чекистские органы. Работал самозабвенно, не считаясь ни с временем, ни с трудностями.

Гаранин многое перенял от Дмитрия Константиновича. Подобно ему, он не напускал на себя загадочно-таинственный вид, но и не болтал об оперативных делах даже с друзьями-сослуживцами, относился к людям просто и доброжелательно. Партизаны в отряде считали его смелым и толковым командиром. Лишь немногие знали настоящий характер его работы. Большинство считало Гаранина офицером штаба бригады, прикомандированным к отряду Щорса.

Перед отправкой в тыл врага Дмитрий Константинович напутствовал Гаранина в своей обычной суховатой манере. Из сейфа появилась крупномасштабная карта огромного района: от Балтийского побережья Эстонии и Латвии на западе до глубоких тылов Ленинградского и Волховского фронтов на востоке. Она вся была испещрена условными знаками, непонятными для непосвященного. Илья Ильич сразу же разобрался, что на карте помечены разведывательные и карательные органы немцев, шпионско-диверсионные школы, конспиративные квартиры, переправочные пункты и маршруты проникновения гитлеровских агентов в нашу страну.