Александр Тараданкин - Люди в зеленых фуражках

— К морю! Кустами! — приказал Шелков. — Задержание по моему окрику…

Осторожно раздвигая заросли низкорослого бамбука, они быстро спустились к берегу и оказались метрах в двадцати пяти от песчаной отмели. Укрывшись за кустом, солдаты стали наблюдать.

Продолговатое тело несколько минут лежало неподвижно. Потом слегка приподнялось и, словно ящерица, поползло к кустам. Это был, конечно, человек. Но ничего подобного пограничники еще не видели: формы тела незнакомца поражали воображение. Маленькая головка, казалось, вросла в непомерно большие плечи, талия отсутствовала, толстые ноги заканчивались огромными ступнями. Несмотря на расстояние, было слышно тяжелое дыхание неизвестного.

Нарушитель поднялся, огляделся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, опустился на колени. Он вырыл ямку в земле и подтащил к себе лежавший рядом четырехугольный черный коврик. Раздался звук, похожий на долгий выдох. Потом коврик, скатанный в рулон, исчез в ямке. Предмет, издали казавшийся шаром, обрел теперь формы рюкзака: незнакомец стащил с него какую-то мягкую оболочку и тоже спрятал в земле.

Шелков решил, что ждать больше нечего. Он рванулся вперед и, мигом очутившись за спиной незнакомца, крикнул:

— Встать! Руки вверх!

Нарушитель вскочил, словно подброшенный пружиной. В темноте было видно, как взметнулись над головой светлые пятна ладоней. Но вдруг они исчезли — нарушитель, согнувшись, метнулся в чащобу.

— Стой! Ни с места! — прозвучал оттуда голос Хлыстенкова. Пятясь, незнакомец теперь снова оказался рядом с сержантом.

— Не двигаться! Ноги шире! Еще шире! — командовал Шелков.

Он достал ракетницу, в небо одна за другой взвились вестники тревоги: «Граница Нарушена!»

Поняв, что теперь уже не убежать, нарушитель безропотно выполнял все приказания. Сержант включил электрический фонарь и осветил задержанного. На нем был причудливый резиновый костюм. Шлем стягивал голову, оставляя открытым только лицо: оно было бледным, глаза смотрели испуганно.

— Оружие есть? — спросил Шелков.

— Да.

— Где? Рук не опускать!

— Под костюмом. На груди карман…

Шелков долго шарил рукой по холодной гладкой резине, разгадывая секрет, откуда надо расстегивать костюм. Наконец, у подбородка нашел резиновую пуговицу. Отстегнул. Под клапаном нащупал тугую молнию. Открыв ее, вытащил из-за пазухи пистолет.

— Еще есть? — спросил сержант.

— Есть, газовый. Б заднем кармане.

Послышался конский топот, треск ломающихся кустов. Пограничники увидели бойцов тревожной группы. Одновременно из зарослей выбежали люди в гражданской одежде, с косами и вилами в руках.

— Поймали, значит? — спросил Ваня Демченко.

— Поймали. Только не подходите, товарищи, — строго сказал Хлыстенков.

— Вот они, значит, какие шпионы, — не унимался Ваня. — Резиновые…

Все рассмеялись.

Начальник заставы спрыгнул с коня и оглядел задержанного.

— В одиночку прибыли или есть попутчик? — спросил капитан.

— Один.

— Хорош «гость морской»! Конвоируйте его на заставу!

— Разрешите раздеться, — тихо проговорил нарушитель. — Так очень трудно идти…

Ионенко распорядился снять с задержанного плавательное снаряжение. Через несколько минут конвой двинулся к заставе.

…Получив донесение о задержании нарушителя, полковник Бочаров и капитан Михайлов выехали к месту событий.

Задержанному можно было дать лет двадцать пять — двадцать семь. Это был коренастый, среднего роста блондин с довольно правильными чертами лица. Костюм плотно облегал его крепкое, ловкое тело: чувствовалось, человек этот обладает недюжинной силой.

Ведя допрос, Михайлов внимательно наблюдал за ним, стараясь ничего не упустить.

— Ваша настоящая фамилия — Воробьев? — вновь спросил капитан.

— Да. Это моя фамилия. В паспорте указано правильно. Я вам уже говорил. Имя и отчество Александр Михайлович.

— Допустим. И вы утверждаете, что ваши родители умерли в Германии?

— Да, утверждаю. Это действительно так.

— Хорошо, Продолжайте.

Михайлов не случайно переспросил Воробьева. Интуиция подсказывала, что именно здесь кроется ложь. Следователь почувствовал фальшь в нарочито твердом ответе. Агент уж очень хотел убедить его: «Я Воробьев и никто иной». Однако капитан решил пока обойти этот вопрос и продолжал спокойно записывать показания.

— Потом я попал в Мюнхен, — продолжал Воробьев. — Устроиться на работу долго не удавалось. Наконец встретил русского по имени Виктор, фамилии не помню. Он рассказал мне, что познакомился с одним американцем, который предлагал устроить его судьбу. Проще говоря, он прямо сказал, что завербован в шпионскую школу. Но я, конечно, отказался, потому что считал Россию своей родиной.

— Но вы же говорили, что плохо помните Россию?

— Да, плохо, но моя мать привила мне любовь к отчизне.

Михайлова покоробило от этих слов, но он решил не перебивать.

— Потом я стал воровать. Попал в полицию. А когда вышел, снова встретил Виктора. Он был хорошо одет и смотрел на меня свысока. «Подумай, — сказал он, — не пожалеешь», — и назначил мне встречу через три дня. Я не мог больше влачить существование бездомной собаки и при свидании согласился встретиться с его «хозяином». Кстати, его почему-то звали Василием. Описать приметы?

— Нет, пока не надо, продолжайте.

— Василий дал мне новое имя — Георгий.

Мюллер. Потом я попал в школу. Да, забыл. Перед этим меня отвезли на конспиративную квартиру и сфотографировали в различных положениях. Затем произвели исследования особыми аппаратами. Мне сказали, что эти аппараты определяют степень правдивости моих ответов и даже мои мысли, когда я говорю «да» или «нет». Описать приборы?

Михайлову уже не раз приходилось слышать об этих орудиях запугивания вербуемых, но он утвердительно кивнул головой. Рассказывая, Воробьев, видно, обрел спокойствие, пальцы его уже не дрожали, красные воспаленные глаза смотрели в упор: он не иначе как хотел подчеркнуть этим свою искренность.

— Значит, вы выдержали испытание? — сказал следователь, когда Воробьев закончил.

— Да, выдержал. Один парень потом убеждал меня, что эти их аппараты — чепуха.

— Вы не помните фамилию этого парня?

— Кажется, Кошелев, но утверждать не берусь.

Воробьев нервно мотнул головой и, выжав на лице улыбку, добавил:

— После всех событий многое вылетело из памяти.

— Значит, Кошелев? — настойчиво повторил Михайлов.

— Нет, нет, не записывайте, может быть, я и ошибся. Но вообще что-то похожее.