Гейнц Зенкбейль - Джонни Бахман возвращается домой

— Бентлер, — выговорил полицейский, — да, если делать, как он предлагает… Он уже имеет кое-что на совести…

— Например, этого Казимира?

Краке пронзил взглядом мальчика через стекла своих толстых очков.

— А ты разве знаешь?..

— Я знаю это от вас, — пояснил Джонни. — Вы же сами называли имя, сразу же, как мы сюда пришли.

— А у тебя неплохая память, — пробубнил вахмистр. — Казимир, молодой поляк, после бомбежки он стащил из разрушенной булочной полбуханки хлеба, так как был очень голоден. Этот табачник донес на него. Он многих отправил на верную гибель. — Краке положил ладонь вертикально себе на затылок. — Раз! — и голову долой. Ох, и натворил же дел этот паскудник! Эта пустышка! Такие, как он, только болтают вздор о каком-то чудо-оружии, которое фюрер бросит в бой. Это должна быть новая бомба или новый вид воздушной торпеды. Где опустится эта штука, там в радиусе тридцати километров все живое будет умерщвлено, так что мы будем только собирать вокруг поверженных врагов. Вот о чем болтает этот идиот. И это тогда, когда даже слепой со своей палкой и тот понимает, что национал-социалистам приходит конец. Посмотри-ка по сторонам!

Джонни встал. Несколько секунд он смотрел через окно на улицу. Его охватил радостный страх. Перед стоящим напротив домом, у входа, он увидел Нанни. Девочка сидела на каменных ступенях. Расставив худые ножки, она шевелила пальцами ног, а руки скрестила на животе.

За это время вахмистр достал газету из ящика стола.

— Садись пока, — сказал он и вдавил Джонни в кресло. — Вот здесь сообщения командования вермахта за вчерашний день. — Он сложил газету. Это была «Фелькишер беобахтер». Своим толстым указательным пальцем он показал на напечатанный мелким шрифтом абзац и прочел: — «В битве за Берлин надо бороться за каждую пядь земли! Продолжаются ожесточенные уличные бои. Юго-западный район столицы рейха захвачен советскими танками…» Это уже похоже на полное окружение. Вполне возможно, что Берлин уже окружен русскими, — прокомментировал Краке прочитанное и зашелестел газетой. — Сейчас и газеты никому не нужны: сейчас каждый лучше слышит собственными ушами. Ты слышишь, как все трещит? Еще несколько часов, самое позднее сегодня вечером русские будут уже здесь!

«Мою мать никто не принуждал, — думал Джонни, — и моего отца тоже. Большинство жителей из нашего дома не хотели иметь ничего общего с нацистами. Но как попал в нацистскую партию полицейский или лавочник Бентлер?»

Вахмистр наклонился над письменным столом.

— Ну, что ты об этом думаешь?

«Что я об этом думаю? — Джонни погрузился в раздумье. — А что бы подумали об этом другие, мои друзья?»

— Ничего не можешь ответить, — проговорил, задумавшись, Краке и долил в кружку кофе.

«Что я должен делать? — лихорадочно думал Джонни. — Что? — Он попытался себе представить, что Ганка находится здесь, в участке, вместе с ним за одним столом. — Неужели так начинается то новое, чего так хотел товарищ Ешке? Неужели народная власть будет опираться на показания доносчиков? — Сама эта мысль показалась ему нелепой, и он решил: — Я должен как можно скорее удрать отсюда!»

— Когда сюда придут солдаты Красной Армии, — пробормотал мальчик, — и найдут в соседней комнате знамя со свастикой, тогда они вряд ли будут дружелюбными…

— Что ты говоришь, оно все еще там стоит? — прогудел Краке и быстро поднялся. — Должно быть, оно торчит там со времени последнего дня рождения фюрера…

Он прошел тяжело к порогу.

— Где же оно стоит? — раздался из соседней комнаты голос полицейского.

— У стены за сейфом.

Говоря это, Джонни подошел к самой двери.

— Ах, вот оно где, — обрадовался Краке, — теперь вижу и я!

Дверь с решеткой имела защелкивающийся замок. Мальчик со всей силой толкнул и захлопнул дверь. «Клац!» — громко щелкнул замок.

Искренне удивившись, Джонни спросил:

— Но почему вы мне все это рассказываете?

Вахмистр встал и тяжёлыми шагами заходил взад и вперед: от все еще не запертой двери с решеткой к деревянному барьеру и обратно. Под его шагами скрипели половицы. Расстегнув свой мундир, он пробормотал, не взглянув при этом на Джонни:

— Я полагаю, что ты умный парень.

Мальчик с любопытством наблюдал за полицейским, который разговаривал сам с собой, а его, казалось, уже больше не замечал.

— Я служу уже более сорока двух лет. Носил форму еще при кайзере. За это время я получил, можно сказать, огромный профессиональный опыт. И русские не откажутся от таких людей, которые кое-что понимают в деле, которые будут заботиться о спокойствии и дисциплине, о наведении порядка. Вот почему я хочу сказать, что и при новом порядке никак не обойтись без полиции. Как только сюда придут русские солдаты… — Вдруг Краке замолчал и пристально посмотрел на Джонни. — Ты же был у русских, мой мальчик, не правда ли? Я не спрашиваю тебя, что и почему ты там некая и почему ты непременно хочешь вновь туда попасть, хотя это и входит в мои обязанности. Когда победители будут здесь, ты будешь мне очень нужен. Ты расскажешь им о том, как я спас тебя от гестапо. И больше ничего. — Он вдруг остановился и направился к столу. — Почему ты больше ничего не ешь?

Джонни вновь принялся неторопливо жевать. Полицейский стал на удивление дружелюбным и необыкновенно откровенным.

— И все-таки, и все-таки… Вы состояли в нацистской партии? — через некоторое время спросил мальчуган.

— Как номинальный член, — уступчиво ответил Краке, — лишь как номинальный член. Мы все были вынуждены…

Джонни вынул ключ из замка и неторопливо осмотрел комнату.

— Постой, мальчик! — умолял его вахмистр, появившись за решеткой. Его нижняя губа слегка дрожала. Знамя со свастикой он уронил на пол. — Прекрати шутить и открой меня!

Джонни положил ключ на письменный стол и начал собирать свои вещички.

— Ну, выпусти же меня отсюда!

Карманный ножик Густава мальчик спрятал в карман, потом гильзу Пети, маленькую звездочку и другие свои вещички. Осторожно сложил листок Эрнста Ешке. Все это он делал нисколько не торопясь.

Краке тряс засов, однако дверь не поддавалась.

— Ты должен открыть меня! — умолял он мальчика.

Джонни лишь качал головой.

Лицо вахмистра постепенно становилось багровым. Глаза выкатились из орбит как маленькие желтые мячи.

— Ты, ты!.. — Мужчина почти захлебывался от гнева.

Когда Джонни вышел из участка на улицу, Нанни все еще сидела на каменном крыльце дома напротив. Увидев Джонни, она заторопилась ему навстречу. Ее сандалии застучали по мостовой.

— Слава богу, что ты наконец вернулся, — проговорила девочка. — Тебя не было больше часа!

— Быстрее и быть не могло.

— Что же ты так долго там делал?