Г. Игнаткович - ПОГРАНИЧНАЯ ЗАСТАВА

С поспешностью, соответствующей моменту, я проговорил:

— Господин! Я не знаю, как вас величать и кто вы такой, но прошу выслушать меня. (Начиная эту беседу, я вспомнил наставления Мессинга — проситься за границу.) Не имея понятия о моих будущих заданиях, я представляю, что они, несомненно, связаны с большим риском, и поэтому убедительно прошу вас избавить меня от этого, а лучше помочь бежать в Финляндию. Мне кажется, что еще немного — и я засыплюсь. А стать арестантом — перспектива не из приятных. Помогите мне покинуть эту неспокойную должность. Честное слово, у вас я буду работать еще лучше, чем здесь, на границе.

— Этот вопрос рассмотрим в ближайшее время. Думаю, мы разрешим вам вернуться в родные края. Но к чему спешить? По нашим сведениям, а они достаточно проверены, вам ничего не угрожает. У начальства вы на хорошем счету. Службу несете отлично. Это — главное. А за риск, о котором вы говорите, — а он не больше того, чем вы рисковали до сих пор, — будем платить особо. Чтобы подготовить вам материальную базу для возвращения в Финляндию, деньги за ваши услуги будем вносить на ваш банковский счет в Выборге. Не вешайте голову, молодой человек. — И он фамильярно похлопал меня по плечу. — Не так страшен черт, как его малюют! Еще немного, и вы хорошо заживете на земле великой Суоми…

Мессинг с удовлетворением выслушал мое сообщение.

— Все идет как надо. Могу сообщить: «трест» договорился с финскими властями о том, что «окно» для контрабанды и нужд финской стороны закрывается. Пока через «окно» будут идти только письма. Потом будем принимать нужных нам людей.

…Финские власти по-джентльменски соблюдали соглашение с «трестом». Но однажды неожиданно вызвали меня на место встреч. Там меня ждали два офицера. Один из них, извинившись за причиненное беспокойство, вежливо сказал:

— Не могли бы вы узнать о судьбе одного нашего соотечественника, очевидно задержанного вашими пограничниками? — Они назвали мне фамилию, приметы.

Я пообещал:

— Постараюсь, что в моих силах. Финны поблагодарили за внимание и ушли.

Казалось, что стоило мне позвонить Мессингу, и исчерпывающие данные о разыскиваемом финне были бы получены. Но я отлично знал, что и на своей территории вести игру надо по всем правилам, дабы не быть уличенным в двойной игре вражескими соглядатаями.

Прежде чем выехать в Ленинград, побывал в комендатуре, пограничном отряде и только после этого прибыл в город и доложил Мессингу о задании финской контрразведки. Нечего и говорить, что она получила через меня нужную ей справку, хорошо отредактированную Мессингом.

Каждый день приносил мне, коменданту «окна», доказательства, что я хорошо играю свою роль. Казалось, что погрешности не допускаются. Наши пограничники и мои «друзья» за кордоном не подозревают о моей двойной игре. Но я ошибся.

Мой большой друг комендант участка Александр Кольцов, знавший об особом задании, попросил зайти к нему.

— Что случилось? — спросил я его.

— Пока ничего не случилось, — спокойно ответил Кольцов. — Но новость неприятная. Мой помощник Бомов тебя подозревает. Ему не нравятся твои частые отлучки в Ленинград, и что ему особенно непонятно — почему ты, мой подчиненный, не ставишь меня в известность об отлучках. Я его сомнения, кажется, рассеял. Сказал, что ты лечишься у зубного врача и отъезды согласованы со мной. Но на дальнейшее учти. Будь осторожен. Каждый свой шаг рассчитай, каждое слово продумывай.

Я и сам знал, что не просто обмануть бдительность советских пограничников.

Сколько приходилось проявлять изобретательности! Сколько потов сходило с меня, пока я три, а то и пять часов тратил на поездку до станции Парголово или Песчановка (в зависимости от степени важности гостя) и находился там до тех пор, пока не ликвидировал следы перехода через границу!

Опасность разоблачения подстерегала на каждом шагу. Но особенно она усилилась с прибытием на «окно» некой Шульц-Стесинской пли, точнее, Марии Захарченко. Эта неуравновешенная авантюристка была образцом коварства и вероломства. От нее можно было ожидать подвоха на каждом шагу.

Как-то раз, почти на самой границе, Шульц-Стесинская потребовала вернуться обратно к станции железной дороги для поисков оброненного ею пистолета.

— Вы обязаны вернуться, слышите? Это вам я обязана падением из саней. Не будь этого, пистолет лежал бы на месте.

— Но граница не место для прогулок, — зло ответил я. — Если вы будете настаивать на этом безрассудном решении, я откажусь от работы с вами. А кроме того, почему я не должен думать, что вы потеряли оружие с провокационной целью? Может, вы собираетесь раскрыть меня перед пограничниками?

Коса нашла на камень. Я был упрям, как финн, а эта тридцатилетняя женщина, производящая при первой встрече благоприятное впечатление, при дальнейшем знакомстве отталкивала своим чванством и спесью. Сколько высокомерия было в этой претендентке на высокую миссию — спасти Россию от большевиков!

Даже финны и те были вежливее со мной, чем эта авантюристка. Для нее я был просто холоп, которому достаточно окрика: «Иди вперед!», «Остановись!..» Трудно было сопровождать эту даму в ее «экскурсиях» в нашу страну.

Сколько нужно было иметь терпения, чтобы не нагрубить! Приходилось держать себя в крепкой узде. И я нашел отличное средство — упрямство и медлительность.

Я не знал тогда, что Шульц-Стесинская проверяла надежность «окна». И то, как я вел себя с нею, позволило белобандитке уверовать в благонадежность коменданта.

Как-то Мессинг сказал:

— Все идет хорошо, вы зарекомендовали себя «своим человеком»! Мадам Стесинская дала вам отличную оценку: «Хоть и очень упрямый, но осторожный!».

Чтобы укрепить за рубежом веру в могущество «треста», руководство ОГПУ решило выпустить из тюрьмы и переправить за границу одного родственника Врангеля. Этот умственно слабый человек для нас не представлял никакой ценности.

Доставив родственника в мое распоряжение, связник передал команду отправить его через «окно». Всю дорогу, идя позади меня, он скулил как щенок. Вот и граница. Чтобы пересечь ее, нужно было пройти через широкую поляну. Но родственник решил: зачем идти, если можно переползти? И он словно ящерица, оттопырив тощий зад, неумело работая руками, полз, обдирая лицо о землю.

В Париже и он замолвил слово за коменданта «окна»: «Хорошо меня переправил через границу».

Шел второй год моей работы комендантом «окна в Европу». Было трудно, очень трудно! И кто знает, может быть, было бы еще трудней, если бы мои действия не направляли такие опытные советские контрразведчики, как Мессинг, Стырне, Артузов… Если бы не служили щитом мои товарищи — пограничники Паэгле, Орлов, Кольцов. Это они отводили угрозу разоблачения со стороны своих же товарищей.