Сергей Вашенцев - Путь-дорога фронтовая

стерпеть любую грязь и погоду. Но каково было калошам Ивана Степановича или ботам Петра Петровича, если уровень грязи колебался от четверти метра до полуметра? Хорошо еще, что артистам выдали шинели, а то бы от их штатской одежды ничего не осталось.

Во время одной из вынужденных остановок, когда Петру Петровичу и Ивану Степановичу вновь пришлось вылезать из машины и энергично сдвигать ее с места, они услышали слева оглушительный взрыв и увидели подброшенное в воздух колесо грузовой машины и фонтаны грязи, поднявшиеся высоко вверх.

Петр Петрович уставился недоуменно на Ивана Степановича, чье невозмутимое спокойствие ничуть не было поколеблено.

— Что такое? — пролепетал он.

— Мина! — лаконически ответил Иван Степанович.

— Но ведь мины в сырости не взрываются.

Чуть заметная усмешка тронула губы Ивана Степановича.

— Кто вам сказал, что мины не взрываются в сырости? — спросил он.

— Володя сказал, — сослался Петр Петрович на непререкаемый авторитет шофера.

— Так вы и спросите у Володи! — ядовито произнес Иван Степанович.

Но разъяснения получить не удалось. Их эмка неслась, словно гонимая стихийной силой. Удивительное явление! Взрыв мины как будто освободил скрытые запасы энергии во всех машинах, они вдруг рванулись вперед, преследуемые своими пассажирами. Петр Петрович и Иван Степанович тоже тщетно догоняли свою машину. При этом Петр Петрович, усиленно меся грязь, пытался найти объяснение, почему эмка, которую они только что не могли сдвинуть с места, после взрыва мины пошла сама и даже ускакала далеко вперед. Как ни ломал он голову, найти объяснения этому удивительному явлению не мог.

Не мог Петр Петрович найти объяснения и второму явлению: почему взорвалась мина, если в сырости мины не взрываются? Догнав наконец машину и усевшись в нее, Петр Петрович попытался получить объяснение у самого Володи.

— Вы говорили, голубчик Володя, что мины в сырости не взрываются, — сказал он с возможной мягкостью. — А мы только что наблюдали взрыв мины.

Володя ответил вопросом на вопрос:

— А почему я еду по самой последней колее?

— В самом деле, почему, голубчик?

— То-то и оно — почему!

Петр Петрович недоуменно глядел на него.

— Я в самом деле не догадываюсь почему, — виновато проговорил он.

— Где взорвалась мина? — вновь спросил Володя и ответил сам; — Почти у главной дороги. Может, на пятой или на шестой колее. Понятно?

— Н-не совсем…

— И понимать нечего, — изрек Володя. — Всем известно, немцы порядок любят. Зачем они будут разбрасывать мины где попало. Они их разбрасывают на дороге. А здесь поле. Русскому человеку все равно что поле, что дорога. Вот почему я и еду здесь. Немцам разве понять, что мы можем и по полю ездить. Они привыкли по дорогам. На то они и немцы! — полупрезрительно сказал он.

Пока Володя рассуждал таким образом, эмка въехала в такую великую грязь, что выбраться из нее не было никакой возможности.

Надо было что-то предпринимать. Раскрыв дверцу машины, Петр Петрович сейчас же зачерпнул полные боты грязи и, так как исправить ничего уже было нельзя, оставил все предосторожности и стал ходить по воде, как по суше. Продвигаясь таким образом, он достиг островка, который возвышался метра на два. На вершине его горел костер, разожженный шоферами и их пассажирами-солдатами. Возможно, холмик являлся старинной могилой, где похоронен князь или кто-нибудь в этом роде. Настроение сидевших у костра было не очень веселое. Перекрестный допрос, учиненный Петром Петровичем, установил действительно мрачную картину: чуть ли не на всем протяжении до Умани буксовало множество машин, большая часть их израсходовала весь запас горючего и стояла без движения. Поэтому добраться в ближайшие дни до Умани не было никакой возможности. Петр Петрович закинул удочку насчет походной кухни. Ответ был неутешителен. Поблизости никаких кухонь не действовало, каждый находился на своем коште. Но, узнав, что в эмке едут артисты, солдаты и шоферы, которые тоже были солдатами, выразили желание поделиться с ними чем могли. С уважением они глядели на старого актера в нескладной шинели и старомодных ботах, который, несмотря на свой преклонный возраст, делил с солдатами их судьбу. Они охотно уступили ему место у самого костра, устроив сиденье из ящика, предназначенного на топливо. Куда-то побежали, что-то принесли. Боже, сколько даров от чистого сердца — хлеб, сало, даже сахар для Катеньки. «Куда столько? Куда?» — махал руками Петр Петрович. Несмотря на его протесты, продукты были сложены в машину. Те же дружеские руки, которые доставили продукты, подхватили Катеньку, и она была перенесена на сушу, не замочив ботиков. Ивану Степановичу тоже помогли добраться до костра. Володя ждал, что и ему помогут, и долго не выходил из машины, поглядывая в сторону островка, потом с недовольным видом вылез и присоединился ко всей компании, заняв место у огня.

Подвешенный над костром котелок с чаем вскоре закипел. Появились жестяные кружки. Артистам тоже дали по кружке, включая и Володю. Он принял кружку с таким видом, как будто делал одолжение. Артисты с наслаждением грелись чаем. А кто побывал на фронте, тот хорошо знает, какое блаженство выпить кружку чаю, да, кружку пустого горячего чаю!..

Прошел слух, будто по ближайшей линии железной дороги пойдет поезд. Первый поезд! Слух быстро облетел все дрейфующие машины и дошел до наших артистов. У единственного железнодорожного здания — будочки, видневшейся вдали, стал скапливаться народ. Здесь были солдаты, догонявшие свои части, порученцы, застигнутые в дороге непогодой, выздоровевшие раненые из госпиталей, жители, возвращавшиеся на родное пепелище. Словом, здесь собрался всякий люд, торопящийся по своим делам. Торопились и наши артисты. Не удовлетворенные черепашьей ездой на эмке, они расспрашивали о поезде. Расспрашивал Петр Петрович, а Иван Степанович и Катенька стояли, молчаливо глядя на заросший бурьяном железнодорожный путь.

Петр Петрович, войдя в будку, протолкался к самому столику старшего лейтенанта железнодорожных войск,

— Скажите, пожалуйста, есть ли какая-нибудь надежда, что поезд будет?

— Поезд будет! — раздраженно ответил старший лейтенант, которому надоело повторять одно и то же. — Ждите, будет поезд. Не толпитесь здесь и не мешайте работать.

Собственно, работать ему никто не мешал, так как у него не было никакой работы. Билетов он не продавал, поездов не принимал и не отправлял, даже бумажек на столе никаких не было.

Но Петру Петровичу ничего не оставалось, как ретироваться.

Выйдя из будки, он изложил почерпнутые сведения Ивану Степановичу и Катеньке.