Сергей Вашенцев - Путь-дорога фронтовая

— Взять, например, мины… Чепуха! — бесшабашно сдвигая шапку на затылок, делился он своими познаниями. — Конечно, другим они, может, покажутся в новинку, а я навидался этого добра. Приходилось даже проезжать по ним.

— Что вы говорите! И не страшно?

— Привычка! — пожал плечами шофер.

— Какой ужас! — прошептал Петр Петрович, на лице его отразилось самое искреннее сочувствие. — Сколько вам пришлось пережить!

— Это что. Бывали положеньица и похуже! — пренебрежительно махнул рукой шофер.

— Неужели бывали?

— Бывали. Выкручивались!

Проникнувшись к нему полнейшим уважением, Петр Петрович проговорил со смущенной улыбкой:

— Я хочу просить вас, чтобы вы… на первых порах руководили нами на фронте. Указывайте, где можно ходить, где нельзя, учите нас, предупреждайте, где мина, где что. При вашей опытности и необыкновенной храбрости вы просто незаменимый для нас человек.

— Можно! — с достоинством проговорил шофер. — Чтобы, так сказать, научить и предостеречь… Это можно.

— Вот именно, вот именно, предостеречь! Я вижу, мы с вами не пропадем.

На этом разговор закончился. Петр Петрович передал его в весьма восторженных тонах Ивану Степановичу.

— Мне кажется, наш шофер — большой враль, — заметил Иван Степанович со свойственной ему жестокостью суждений. Но Петр Петрович решительно не согласился с ним и продолжал всячески расхваливать отчаянного малого.

Сборы наконец подошли к концу. Все было уложено, упаковано, размещено. До станции Синелобово, где ориентировочно они могли искать штаб фронта, решили ехать по железной дороге, а там пересесть в машину. Машину с шофером погрузили на платформу. Петр Петрович, Иван Степанович и Катенька заняли места в пассажирском вагоне.

Прощание было трогательным. Отъезжающим совали в карманы маленькие сверточки с продовольствием, урезанным из скудных пайков.

Катенькина тетушка перебегала от одной группы провожающих к другой и умоляюще взывала:

— Не понимаю, почему не послали меня! Я умею требовать условия. А Катенька так беспомощна. О боже!

В последнюю минуту от группы актеров принесли в подарок два театральных бинокля и торжественно вручили Петру Петровичу и Ивану Степановичу.

Поезд тронулся. Неистовый Востряков махал кепкой, пока состав не скрылся из глаз.

Было бы утомительно описывать длительный путь до фронта, проделанный бригадой в поезде и на машине. Поезд шел в юго-западном направлении, туда, где климат, естественно, мягче, хотя зима не сдала еще своих позиций. Когда добрались до штаба фронта и стали в дальнейшем передвигаться на машине, сразу почувствовали прелести более мягкого климата.

Но выпавший в ночь снег прибавил грязи, хотя ее и без того было предостаточно. Эмка фыркала, увязая в глинистом тесте. Иногда останавливалась, как загнанная лошадь. Володя вылезал из кабины, открывал капот, долго, копался во внутренностях машины, пока мотор не начинал подавать признаки жизни.

— Вот встанет так в самый опасный момент! — предостерегающе говорил он, вновь усаживаясь на свое место.

Сердце Петра Петровича трепетало.

— Мы всецело полагаемся на вашу опытность, голубчик!

— Ничего! Вывезем! — браво отвечал Володя, ухарски крутя баранку.

Рядом с ним восседал Иван Степанович, принявший на себя роль командира машины и руководителя бригады. Он не выпускал из рук бинокль, поминутно приставляя его к глазам. На заднем сиденье утопали в вещах Петр Петрович и Катенька. Всем им в штабе фронта выдали полушубки (в армии носили пока зимнее обмундирование), и вид у бригады был сугубо фронтовой, если не считать некоторых несоответствий в одежде, что объяснялось капризами АХО. Например, к полушубкам полагаются соответствующего образца ушанки. Но шапок на складе не оказалось, и голову Петра Петровича венчала коричневая фетровая шляпа. Иван Степанович, более предусмотрительный, захватил из дому высокую барашковую шапку, придававшую ему генеральский вид. Если же взор опустить несколько ниже, можно усмотреть на ногах Ивана Степановича штатские брюки цвета мореного дуба и штиблеты, всунутые в галоши, а у Петра Петровича были старинного фасона глубокие боты. Только Катенька была одета по-женски изящно, полушубок ей очень шел. Из-под красивой барашковой шапочки выбивалась прядка белокурых волос. Храбрый шофер был в ватнике, на голове треух. Зато генеральская шапка Ивана Степановича вызывала панику у регулировщиц. Они бросались со всех ног к машине, когда он отворял дверцу и расспрашивал о дороге. По счастью, регулировщицы не замечали штиблет и галош…

Петр Петрович чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Как он уяснил из памятного разговора с Володей перед отъездом, фронт представлял собой сплошное минное поле, где каждое движение грозит смертью. Дорога тоже, конечно, полна мин. Он с трепетом душевным приглядывался к бугоркам, выбоинам, то и дело хватал шофера за плечо, предупреждая об опасности. По временам хотелось выскочить из машины и стоять на месте, не шевелясь, чтобы не наступить на какую-нибудь спрятанную в грязи мину. Но еще ужаснее было думать, что они сбились с дороги и, возможно, едут по расположению врага.

— Голубчик Иван Степанович, — говорил он расслабленным голосом, — вы не узнавали, не опасно ли дальше ехать?

— Положитесь на меня, — уверенно отвечал Иван Степанович, не отрывая бинокля от глаз.

Но в этот момент случилось событие, взволновавшее даже этого старого охотника. Что касается Петра Петровича, то он вцепился в плечи Володи, прижал его к себе и неистово закричал:

— Стойте! Вы слышите! Стреляют! Мы попали к немцам!

Действительно, сбоку довольно отчетливо слышались выстрелы. Иван Степанович несколько побледнел, но старался сохранить спокойствие.

— Надо выяснить, — проговорил он хрипловатым голосом. — Придется машину здесь замаскировать, — указал он на чахлый кустарник, росший у дороги, — а самим пойти в разведку.

Но Володю, по-видимому, роль разведчика не устраивала. Он сослался на то, что шофер не имеет права отходить от машины.

Его кандидатура отпала. Иван Степанович вопросительно поглядел на Петра Петровича.

— Голубчик, я, кажется, совершенно болен, — простонал Петр Петрович, хватаясь за сердце. — Не могу сдвинуться с места.

Иван Степанович отправился в разведку один, соблюдая правила, рекомендуемые в таких случаях. Он шел пригибаясь, чтобы не обнаружить себя, хотя его монументальную фигуру едва ли могли укрыть низкорослые кусты. В руках старый охотник держал бинокль.

Шагах в ста от машины он остановился и стал осматриваться. Никакого движения заметно не было, хотя стрельба продолжалась. «Это согласно с современными правилами войны, — подумал он. — Войск не видно, а война идет». Иван Степанович не знал, двигаться ли ему дальше или благоразумнее вернуться назад. Неожиданно впереди заметил несколько фигур, черневших на дороге. Дело осложнялось. Необходимо возвращаться.