Сергей Вашенцев - Путь-дорога фронтовая

…Моторный пришел в сознание в госпитале, в большой палате, где на выстроенных рядами кроватях лежали раненые красноармейцы. Он не мог внятно произнести ни одного слова. Его речь дробилась на множество глухих, отдельных, не связанных между собой звуков. Тело вздрагивало и тряслось, несмотря на всю силу воли, которую он употреблял, чтобы приостановить эту пляску. Победа (он знал, что Врангель разбит и ни одной белой армии не осталось на советской земле) омрачалась мучительным состоянием, которое переживало его тело. Торжество над врагом было в то же время единственной его радостью, которую он остро чувствовал. Другие известия не доходили до него. Ему прописали абсолютный покой…

— Ты меня извини, пожалуйста, Ваня, — отрывается от бумаги Мотовиленко. — Понимаешь, сейчас едет человек в город. Нужно там отстоять смету. Еще немного, и я совсем освобожусь. Совершенно освобожусь…

…Сколько раз Моторный хотел освободиться, собраться в село к матери и сколько раз откладывал, успокаивая себя тем, что вот наконец выберет время, разгрузится немного и нагрянет. Но чем больше он работал, тем больше прибывало работы, самой неотложной, самой необходимой. Она обступала со всех сторон — везде были нужны руки, глаза, мозг. Он вернулся в шахту после того, как здоровье восстановилось, и шахта послала его учиться. Эта командировка на рабфак была такая спешная, что он не успел даже съездить на село, как хотел. Учеба взяла все время, все мысли, все желания. Он написал матери два письма. Ответа не получил. «Конец! — подумал он. — Ее нет в живых». К учебе прибавилась работа в учкоме, нагрузки, кружки. Потом открылись для него двери партии, и новый непочатый край работы развернулся перед ним, как город с замечательными заводами и зданиями, о которых он мечтал в детстве. Но замечательные заводы надо еще построить, нужны чернорабочие новой стройки, а не мечтатели. Его прикрепили к механическому заводу. Здесь старенький мартен нуждался в ремонте. Огромный кран бездействовал, ему нечего было подвозить к огнедышащей печи. Молчаливые станки требовали опытных рук. Их надо разыскать по огромной стране, пришедшей в движение, вернуть на завод… Работа. Работа. Работа. Она поджидает человека во всех углах, селах и городах.

«Здесь то же самое, — думает Моторный, глядя на склонившееся над столом озабоченное лицо Мотовиленко, который, казалось, совсем забыл о его присутствии, занятый своими делами. — Спешка. Горячка. Похоже на то, что мы, дорвавшись до работы, хотим показать, как надо работать по-настоящему, на что мы способны, когда дело идет о нашем будущем».

Председатель сельсовета время от времени отрывал глаза от бумаги, уставлял их, как бы раздумывая, на Моторного и, казалось, не видел его.

— …Вот, пожалуй, все, что я мог тебе рассказать о матери… Ушла, старая, в город…

Мотовиленко откинул назад сбившиеся на лоб волосы, разгладил усы и глядел на гостя с тем выражением напряженного раздумья, когда кажется, что тема еще не исчерпана.

Они сидели за столом в хате Мотовиленко. Стаканы с остывшим чаем стояли перед ними, на тарелке лежала баранина, нарезанная большими кусками.

— Этот случай с матерью, — снова заговорил Мотовиленко, — нам во многом помог… Не забудь, что вокруг тут копошились махновские банды. Да, я забыл тебе сообщить еще одну историю — видишь, заработаешься день-деньской, голова не варит. Кто поджигал, кто содействовал, так и осталось тогда невыясненным. Подозревали многих и никого в точности. К тому времени я повел работу среди рыбаков, чтобы сорганизовать их в артель. Это ударяло по некоторым богатеям, которые под шумок занимались скупкой и перепродажей рыбы. И вот по деревне слух: «Идет махновский отряд, будет расстреливать всех сочувствующих большевикам». Работу мою среди рыбаков сорвали. Многие заколебались. И ведь, как вскоре выяснилось, отряд действительно шел, правда, северней нашего села. Значит, кто-то в селе имел точные сведения. Кто? Вопрос. Я поехал по делам в уезд. Ты, наверно, знаешь эту дорогу, надо проезжать через Стремянную балку. Текла когда-то здесь речка, сейчас осталось одно русло. Дожди размыли дорогу, в балке набралась вода. Тихо пересекаю ее. Неожиданно два выстрела сразу. Ого! Стегнул лошадь, чтобы выскочить скорей. Еще два выстрела. Одна пуля попала в кузов. Я вытащил револьвер, но куда стрелять? Никого не видно. Выстрелил больше для острастки. Лошадь выбралась на ту сторону, и я укатил. Вечером возвращаюсь с двумя ребятами из ЧК. Подъезжаем к Совету, думал, в нем никого уже нет, а там тетка Галина, оказывается, сидит. «Я, говорит, тут упражнялась в чтении». Вижу по ее глазам, что не только в чтении дело. «Может, что подозрительное заметила?» — спрашиваю ее. «Да так, — мнется она. — Думаю, не случилось бы опять чего. Вас нет. Посидела, почитала». — «А что? В чем дело?» — «Дела-то, собственно, никакого нет. Просто у Кубаря каких-то два гостя. Думаю, посижу лучше здесь». Послал я ее позвать двух-трех ребят. Потом вшестером окружили мы хату Кубаря. Я с чекистами вошел внутрь. Застолица. Трофимчук-отец, Трофимчук-сын. Кубари все в сборе и двое приезжих. Они хотели было выскочить из-за стола. Ребята из ЧК пригрозили револьверами. Короче говоря, нашли мы у Кубаря спрятанными в соломе двадцать две винтовки, семь обрезов и массу патронов…

Мотовиленко откинулся на спинку стула и многозначительно поглядел на собеседника. Потом взял стакан с остывшим чаем и стал пить большими глотками, погружая в него густые, спадающие вниз усы.

Моторный задумчиво постукивал пальцами по столу.

То, что мать покинула село, насиженные места, ушла в город, не кажется ему удивительным. Его это скорее радует. Так хотел отец, всю жизнь мечтавший о городе, но не попавший в него, так поступил он, туда же потянуло мать.

— Все-таки жалко, что я не повидался с матерью! — говорит он.

Мотовиленко успокаивающе машет рукой:

— Не пропадет! Везде свои люди.

Дверь растворяется. В хату быстро входит широкоплечий, низкорослый, крепкого сложения парень в брезентовых брюках, делающих его похожим на пожарного.

— Помнишь Гусева? — указывает на него Мотовиленко. — Он, брат, у нас сейчас председатель артели рыбаков. Малый с большими хозяйственными способностями. Учиться бы его надо послать.

Гусев долго трясет руку товарищу детства.

— Куда ты спешил? — спрашивает председатель сельсовета. — Я еще в окно заметил. Бежишь как на пожар.

— Да вот, видишь ли, поехал в город по артельным делам. Думал там пробыть час, пришлось переночевать: и туда надо, и сюда надо, — задержался, — скороговоркой сыплет он слова. — А тут Азовское море подалось. Ребята без меня лов затеяли. Бегу на место боя, как это говорится по-красноармейскому, — улыбаясь, кивает он на Моторного. — Хочешь, Ваня, посмотреть? Пойдем, — предлагает он ему. — Недалеко. Увидишь, как мы работаем.