Степан Злобин - Пропавшие без вести

— Нет, я вечерком к тебе лично сумею на час, — обещал Михаил.

И, возвратясь к себе, несмотря на усталость, которая манила заснуть, Бурнин решил дожидаться друга.

Михаил в это время трясся по какой-то кривой дороге от госпиталя, уже в темноте. Еще бы не выбрать времени! Ведь Анатолий видел Таню и говорил с ней только вчера. Он, конечно, мог рассказать о ней то, чего она не напишет сама в письме. «Счастливец! Ездит в Москву, видит московские улицы, тыловую жизнь… Какая она, «тыловая»?» — думал Варакин.

В штабе Анатолия не оказалось. Связной из штаба довел Варакина до избы, которую занимал Бурнин.

В чертовой непроглядной темноте Варакин, носком кирзового сапога нащупывая высокие деревянные ступени, поднялся на крыльцо и шагнул в сенцы, а затем уже в избу, освещенную лампочкой, подключенной к автомобильному аккумулятору. Он ожидал войти в штаб, услышать стук телеграфа, телефонные разговоры. Но изба оказалась жилой.

В просторной «холодной» половине дома с бревенчатыми незакопченными стенами, увешанными открытками и лубочными картинками, в кителе с расстегнутым воротником и с гитарой в руках сидел Анатолий Бурнин.

— Миша! Здорово! — гулко воскликнул майор. Он вскочил навстречу, отбросив на койку гитару. — Товарищ Полянкин, кормить-поить гостя! — гаркнул Бурнин.

— Есть, товарищ майор, кормить-поить гостя! — весело отозвался шофер, приведший Варакина с улицы.

— И себя кормить, и меня вместе с вами, — добавил майор.

— Так точно, и вас и себя вместе с ними! — по-прежнему живо подхватил Полянкин.

Со скамьи от стола при входе Варакина вскочили две красивые, плотные деревенские девушки, смущенные прибытием нового человека.

— Куда же вы, Клавочка, Лиза?! — удерживал их Бурнин. — Знакомьтесь, это мой старый друг, доктор Михаил Степаныч. Это, Миша, хозяйские дочки, знакомься…

Девушки сунули гостю влажные от нахлынувшего смущения руки и все-таки выскочили за дверь и упорхнули к себе, в зимнюю половину избы, где жили со своими родителями.

— Ты мне сейчас напомнил картинку толстовских, что ли, времен. Старый гусар какой-то! — улыбнулся Варакин. — Расстегнутый ворот, залихватская шевелюра, гитара с бантом, а глаза-то горят! «Очи карие!..»

— Вот то-то и есть, что гусар-то старый! — усмехнулся майор. — Хозяйские дочки в гости ходят, гитару даже ко мне притащили. Играю — слушают, песни со мной поют, а целоваться — так небось не со мной, а с Полянкиным! И «карие» их не берут!.. Эх, мама, где моя молодость! — заключил Анатолий с комическим вздохом и рассмеялся. — Ну, садись. Видишь, я прав был — тебя в ближайшие дни отзовут для завершения научной работы…

Большой, много шире и выше Варакина, майор обнял друга за плечи и усадил рядом с собой на скамейку.

— Ты что, не рад, не доволен, а?! — спросил Бурнин.

— Ну что ты! Если это действительно нужно… Только боюсь, что получается что-то вроде штабной протекции… — смущенно сказал Варакин.

Майор качнул головой.

— Тебе, Михаил, нельзя без корректировщика: неправильно бьешь, не по цели, — ответил Бурнин. — Ты что думаешь, я волшебник, или сам Главсанарм, или кто там… Я только добрый вестник. Случайно узнал эту новость, Татьяну Ильиничну, разумеется, ею порадовал, письмецо для тебя прихватил. На, читай да кланяйся скорому почтальону.

Бурнин посмотрел на часы и налил из фляжки водку в граненые стаканы, пока Варакин читал письмо.

— Я тут, тебя поджидая, и сам не ужинал, а теперь с тобою стаканчик на радости хлопну, — сказал майор. Он еще раз взглянул на часы и зачем-то понюхал водку. — Давай пока «предварительную» с хлебушком да с сольцей, а потом под консервы или что там дадут. А то у меня всего часа два-три на отдых. Боюсь, что не «выдохнусь», агенерал мой из фронта вернется — уж очень не любит, когда от кого душок. Хорошо ты хоть в этом не так уж принципиален!

Тут вошли Полянкин и одна из хозяйских девиц с закуской, с шипящей на сковородке яичницей.

— Разрешите быть свободным, товарищ майор? — спросил Полянкин.

— А сами-то что же с нами? Садитесь. И Клавочка с Лизой…

Но Лиза успела опять порхнуть за порог, а Полянкин хитро усмехнулся.

— Разрешите мне там, у хозяев, товарищ майор. Клава просит, нельзя отказаться.

— Ну конечно нельзя, неудобно, товарищ ефрейтор! — в тон ему с легкой усмешкой ответил Бурнин. Он и рад был остаться вдвоем с Варакиным.

— Ну, я рад, что теперь у тебя все устроится. До твоего отъезда, пожалуй, и не увидимся, Миша. Привет передай Татьяне Ильиничне. За ее здоровье! — сказал Бурнин, подливая водки.

Оба выпили.

— Одинок я, Миша! А хочется мне быть… не лишним, что ли! — продолжил Бурнин. — Несколько раз собирался жениться. Не вышло… А тебе везет! Хорошая женщина тебя любит… В прошлый раз я хотел тебя спросить, да что-то стеснялся… про Катю. Помнишь, портрет у тебя стоял на столе… Какая девчурка была! На карточке и то было можно влюбиться. Я все, глядя на эту карточку, завидовал тебе, Миша. Когда в академию в тридцать шестом приехал, шел к тебе, думал — она мне отворит дверь…

— Первая любовь была Катя. На первых любовях редко женятся люди, — сказал Варакин. — А ты чудак! — в живых не влюбляешься, а карточку на десять лет запомнил!

— Бывает! — серьезно сказал Бурнин. — Сам ты ее расписывал, а я слушал… Ну, последнюю выпьем, за первые наши любови! — добавил он, поднимая стакан.

Вдруг в дверях с каким-то испуганным лицом появился Полянкин:

— Товарищ майор! Лейтенант к вам из штаба.

— Просите сюда, чего же вы испугались? — спросил Бурнин. — Что случилось?

— Не знаю, товарищ майор. У нас ничего…

— Почему же у вас такой голос странный и лицо какое-то…

— Спросонок, товарищ майор. В машине мне задремалось, а лейтенант внезапно сбудил…

Бурнин усмехнулся:

— Значит, опять в машине с Клавой сидел, обнимался? Эх ты, жених Вася! Донжуан окаянный!.. Где же лейтенант?

Лейтенант с эмблемами связи на петлицах уже вытирал у двери ноги.

— Здравия желаю, товарищ майор!

— Что там такое? — спросил Бурнин.

— Партизаны прошли через фронт, товарищ майор. Их задержали, доставили разом в разведку. Генерал Острогоров вам приказал отправиться к ним и все уточнить… Говорят, почти рота вышла, — добавил от себя лейтенант.

Наскоро попрощавшись с другом, Бурнин через четверть часа был в помещении молочной фермы, где размещалась красноармейская кухня.

При свете маскировочных лампочек насыщались горячей пищей изголодавшиеся, усталые, бородатые, покрытые струпьями лихорадки, разно обмундированные бойцы. Некоторые из них были даже в гражданских ватниках, на двоих были вместо пилоток кепки, хотя и со звездочками. Были среди них и раненые, с грязно-кровавыми повязками. Все они были с оружием, кто со своим, кто с трофейным. Им налили по полному котелку еще не остывшей похлебки, дали досыта хлеба, и вот они с жадностью восстанавливали свои силы и старались согреться.