Степан Злобин - Пропавшие без вести

Генька попробовал уснуть. Он задремал, может быть на двадцать минут, но первый же приближавшийся поезд его разбудил.

— Пассажирский или санитарный? — не подняв головы и не открывая глаз, подал он голос.

— Ты будешь спать?! — строго сказал Батыгин товарищу.

— Не могу, Никита. Все надо продумать и взвесить.

Их захватила эта идея. Конечно, выйти к своим и передать поручение Бюро или хотя бы только добраться до партизан — великое дело, но вдруг по пути поймают… А здесь такой случай — и упустить?! Невозможно! С одной стороны, партийное поручение, а с другой — разве они не бойцы?! Что важнее сейчас, во время войны?.. Да и кто сказал, что они погибнут? Риск? Но разве побег не риск?!

Пленная рабочая команда после обеда вышла опять менять шпалы, работали однообразно, лениво. Солнце стало клониться к западу. Наконец ушла и команда пленных.

Стать партизаном здесь, в глубине Германии… Это была такая головокружительная и жгучая мысль… Правда, здесь уже не уйдешь в леса, не скроешься. Может быть, тут и конец… Но зато ты сумеешь разбить состав… хотя бы такой, как те, каких прошло за день десятки. Что бы в нем ни было — не напрасно на каждой площадке охрана. Если хотя на полсуток, даже на шесть, на пять часов нарушить движение поездов и задержать военные грузы, не говоря уже о реальных потерях фашистов от самого крушения… «И никто не узнает!» — с горечью подумал Батыгин. Все-таки было бы легче, если кто-нибудь знал хотя бы лишь то, что это сделали бежавшие из плена советские бойцы.

— Ну, так как?! — нетерпеливо спросил после долгого молчания Генька.

Батыгин вместо ответа сжал его руку.

Вдруг все стало просто и отчетливо, как на войне: перед ними было поставлено ясное боевое задание, которое они непреложно должны выполнить.

Они были взволнованы, но именно так, как бывает при выполнении боевой задачи, — напряженно и четко работала мысль. Все чувства обострились — зрение, слух…

Генька усмехнулся:

— Для кого оставлять запасы-то? Давай уж досыта. И силы прибавится! Верно?!

Никита кивнул. Они поели плотнее, но аппетита, в сущности, не было, он пропал от волнения.

Нужно было дождаться самой глубокой ночи, понаблюдать ночную обстановку.

Приподняв из штабелей головы, друзья видели на фоне глубокого темного неба силуэты проходящих цистерн, вздернутые хоботы тяжелых орудий, грузовики на платформах. И снова танки… Видно, район этой станции считался тихим и безопасным. Не было ни намека на военные патрули и охрану, ни обычных солдат, ни эсэсовцев, ни жандармов.

Кто-то, громко насвистывая, проехал на велосипеде с фонариком по ту сторону полотна. Фонарик обходчика, проверявшего стыки рельсов, был в это время как раз почти рядом с беглецами. Собака его к чему-то прислушивалась. Свистун окликнул обходчика и соскочил с велосипеда. Тот подозвал собаку и подошел к знакомцу. Вот они вдвоем закурили, тихо поговорили и попрощались. Каждый направился в свою сторону.

— Ну… решаем: следующий тяжелый состав на восток! — шепнул Генька.

Они едва успеют (если успеют) поддомкратить и сдвинуть рельс. Никита представил себе, как на них обрушится паровоз… Стало жутко, но странно — эта жуть была радостна.

— Знаешь что: может быть, в два приема, — сказал он, — сначала разведать, как поддаются гайки, провести подготовку… разведку и подготовку, — поправился он. — Я выйду сначала один.

Генька согласился.

Никита выбрался из убежища и тихо скользнул к краю. Ощутив под ладонями и пальцами влажную землю, он оглянулся и различил в темноте удаляющийся по рельсам отсвет фонарика путевого обходчика. Никита пополз к запрятанным инструментам, стараясь не брякнуть, перетащил поближе тяжелый домкрат, лом и дорожный ключ. Успел упереться ключом, еще сильнее, еще… Если бы крепче упор… Он поднялся на колено, дрожащими руками навалился на рукоять дорожного ключа. Поддалось!

Заметив, что руки трясутся, Никита беззвучно выругался, но налег еще крепче.

Шестая гайка… Черт их возьми, сколько их тут?! Налег… Важно начало! Полоборота, еще… Хотя бы чуть-чуть ослабить… Он весь сразу вспотел.

Вдали застучал поезд. Никита успел оттащить инструмент к штабелям, отполз и лежал, приникнув. Прижимаясь щекой к суховатой, колючей, прохладной траве, он отдышался и успокоился. Руки перестали дрожать. Легкий товарный состав с закрытыми дверями, — должно быть, воинский, — промчался мимо. Когда его грохот стал затихать вдали, Батыгин опять выполз. Надо было освободить оба конца рельса.

«Снять гайки с нарезов у шпал — это будет уже пустяк. Самое главное — это первые повороты… Все подготовить! — про себя приговаривал он, с силою налегая на ключ. — Если не отделить целиком этот отрезок, то сил не хватит… сдвинуть… рельс с места…»

Не было больше почти никакого волнения. Все ушло в физические усилия.

«Пища не та… До чего довели человека… — налегая на длинный, массивный ключ, полушутливо ворчал про себя Батыгин, весь мокрый от напряжения. — Дурак! Надо было там сбросить шинель!» — сказал он себе.

Опять фонарь путевого обходчика замигал вдали. Друзья уже изучили порядок его движения он шел от станции левой колеей, а обратно — правой. На этот раз он пройдет мимо отвернутых гаек, даже не взглянет в их сторону… Как вот только собака? Но против собаки они приняли меры, слегка намазав подошвы и руки смесью йодоформа со скипидаром, полученной в дорогу от Юрки.

Батыгин отполз к штабелям, лежа оглянулся, прислушался и ловко скользнул в дневное убежище.

— Ну как? — спросил Генька.

— Теперь пойдет… А все-таки, черт его знает, тут надо целой бригадой. Вот был бы еще Балашов…

Они умолкли, пока проходил обходчик.

Собака и человек спокойно сошли с путей на противоположную сторону при проходе пассажирского поезда. Поезд минуты две постоял у платформы. До слуха друзей донеслись отрывистые возгласы, — должно быть, выходили пассажиры… Поезд ушел. Хвостовой огонек его растворился во мраке. Наступила ночная тишь, нарушаемая только одиноким гудением авиамотора где-то высоко-высоко в ночном небе, перекличкой первых петухов, далеким лаем собаки…

— Пошли, — шепнул Генька.

…На этот раз все их пугало — даже едва различимый шорох своих движений, собственное дыхание и биение сердца. Наконец-то они на земле! Батыгин коротким броском, пригнувшись, достиг прежнего места. Стояла такая густая тьма, что Генька сразу потерял друга из виду и, рванувшись за ним, упал. Скрипнул гравий, — им обоим показалось на миг, что это падение слышно на всю Германию… Они затаили дыхание. Только постепенно дошло до сознания обоих, что, в сущности, никакого шума и не было.

— Ушибся? — беззвучно спросил Батыгин.