Степан Злобин - Пропавшие без вести

Краевец прищурился, побагровел и, напружив свою могучую красную шею, взглянул на него исподлобья.

— Дурак! Тебе что, голова на плечах надоела? — вдруг оборвал он решительно, поднимаясь с места, словно чувствуя за собой поддержку тех, кто вступится за него против Шикова и его союзников. Он и сам не знал, чью поддержку. Ему самому, Краевцу, смерть Бронислава как бы открыла глаза на то, что сам-то он давно уже оказался вовлечен в новый лагерь, в среду людей, враждебных Брониславу и Шикову.

Раньше так с комендантами не говорили. Краевец не шутил. У Шикова по спине прошел холодок.

— А мне наплевать! — Шиков криво усмехнулся. — Ребята просили помочь Брониславу. Он мне не земляк и не кореш. Славка, Жорка скоро приедут, вот те с вас спросят!

— Передай им — лучше сюда не ездить. У нас в ТБЦ умирают много… Зараза! Понял? — с откровенной угрозой сказал Краевец.

— А ты там прижился и здоров? — язвительно спросил банщик. — Тебя не берет ТБЦ?

— Я — медицина! Персоналу болеть не положено… Ну, бывайте, орлы! — небрежно оборвал Краевец разговор и спокойно, даже лениво, красуясь, вышел из их барака,

— Си-ила, значит! — с невольным почтением сказал Шиков вослед Краевцу.

Сила! Именно грубая сила была для таких, как они, главным авторитетом в жизни.

«Кто кого мога, тот того и в рога!» — произносил, бывало, один из них, прибавляя непристойную словесную инкрустацию. «Кто кого сможет, тот того и сгложет!» — подхватывал в лад второй.

Много было у них таких присловьиц, которые почитали они народной мудростью, произнося их в оправдание своего людоедства. «Чья сила, того и право», — была их первая заповедь. И вот Шиков понял, что сила и власть над жизнью людей ушла от них в чьи-то чужие руки — руки недружественные и опасные для них самих, сила выросла даже и в «доходягах». Да разве посмели бы они так, толпой, в прошлом году напасть на заболевшего Бронислава?! И Шикову стало тоскливо и жутко от того, что возникла и выросла эта чуждая сила, которая может так же смять и его, «старшего русского коменданта». А ведь он так недавно чувствовал себя полным хозяином каждой жизни в этом тесном запроволочном мирке…

— Да, значит, сила! — с тоскливой завистью подтвердил после долгого молчания банщик.

— Володя, скорее в ТБЦ! — позвал Клыкова Саша Пацюк, входя в перевязочную. — Велели все бросить. Девушки тут помогут и с перевязками и со всем…

Клыков оторопел:

— С Михаил Степанычем плохо?!

— Сейчас отправляют больных в ТБЦ, приказано тебе их сопровождать. Беги к воротам, — подсказал Пацюк — А зачем — ничего не сказали…

Как ни теплая, как ни дружеская атмосфера складывалась и в хирургическом отделении, с болезнью Варакина Клыков почувствовал в перевязочной и операционной какую-то пустоту. Доктор Куценко был сумрачен, молчалив, задумчив. При нем Володя все время чувствовал свой слишком юный возраст, боялся сделать какой-нибудь промах и оттого был неуверен в работе. Любимов был молод сам, но, может быть, и для звания врача, слишком молод и потому напускал на себя искусственную солидность, которая выглядела даже кичливостью…

Варакина Володя навещал почти каждый день в ТБЦ-отделении; когда же он заболел воспалением легких, Володя почти неотрывно двое суток сидел у его койки, меняясь с Волжаком. Даже ревнивый Кузьмич понял, что привязанность Клыкова не оставляет места для сомнений, и рисковал час-другой отдохнуть, если рядом с Варакиным был Володя.

От ворот ТБЦ Клыков пустился бегом в барак, где лежал Варакин.

Больной сидел на постели. Рядом с ним находились Глебов и Леонид Андреевич. Видно, только что состоялся консилиум.

— Ну вот, Володя, мне наконец разрешили прогулку, — по-детски похвалился Варакин. — Ты меня и поведи в первый разок прогуляться.

— Срочно вызвали, Михаил Степаныч, я так за вас испугался, — признался Клыков.

— Теперь уж все кончено, одолел! — сказал Варакин. — Давай помоги одеться.

Волжак с доброй улыбкой подал Володе шинель Михаила.

Они вышли под руку из барака.

— А спешно-то кто же меня звал, Михаил Степаныч? — спросил Володя. — Велели ведь все бросить, перевязки, все…

— Я звал, Володя. Конечно, не для того, чтобы погулять. Дело гораздо важнее, Володя, — сказал Варакин. — Я тебя рекомендую на большое, серьезное дело. Уверен, что ты меня не подведешь… Мы посылаем тебя на самостоятельное задание: надо взять в руки Вишенина и, опираясь на надежный актив, создать там подпольную антифашистскую организацию. — Варакин взглянул испытующе на Володю. — С тобою пошлем трех товарищей. Понял?

— Как же так, Михаил Степаныч? А справимся мы? — тоскливо спросил Володя.

— Ты будешь старшим из четверых. Задача ясна, — сказал Варакин, как будто не замечая растерянности Клыкова. — С Вишениным действуй решительно, смело. Я его знаю, ты тоже. Ему надо сразу сломать рога, пригрозить, что мы всюду его достанем, если он не захочет с нами считаться. Ведь ваш приезд туда для него будет вроде как «чудо»!

Варакин остановился, переводя дыхание на морозном воздухе, и взял Володю за борт шинели, говорил, близко глядя ему в глаза:

— Если почувствуешь, что трудновато, сообщай нам через больных — мы пришлем постарше кого-нибудь на подмогу… Но я-то уверен, что справитесь, и Емельян Иваныч уверен, и Михайла Семеныч, и Леонид Андреич…

— Понимаю, конечно… — пробормотал Володя. — Должны бы справиться.

— Не просто «должны», а уверенно — справитесь! В первые дни присмотритесь к людям, разберитесь, взвесьте их сами, и все будет в порядке. Масса будет за вас… — Варакин похлопал Клыкова по спине. — Ну, прощай, дорогой! Иди к Соколову. Туда вызвали твоих спутников и товарищей… Смелее, Володя!

При прощании с Варакиным Клыкову стало вдруг тяжело. Он подумал, что этого дорогого и близкого человека он уже никогда не увидит, — так плохо тот выглядел, так тяжело дышал, так раскашлялся от перемены воздуха, войдя с Володей обратно в барак…

Перед Соколовым стояли они вчетвером. Все одинаково молодые.

— Товарищи! Немцы потребовали выделить от нас четверых фельдшеров для другого лазарета. На вас пал мой выбор, — сказал им Соколов. — Я хочу вас спросить: считаете ли вы мой личный наказ обязательным для себя даже тогда, когда старшим врачом у вас буду не я, а Вишенин?

— Еще бы! Конечно! — отозвались все четверо.

— Так вот, дорогие: Володю Клыкова я назначаю, для пользы дела, среди вас старшим, он будет вам командир. Понимаете? — спросил Соколов, придав особую значительность этому вопросу.

— Так точно! Все понимаем, — дружелюбно взглянув на смущенного этим предпочтением Володю, ответили фельдшера.

— Ты, молодой командир, не конфузься, голубчик, — улыбнулся доктор Володе. — Поезжайте, ребятки, — заключил Леонид Андреевич. — А вы в свою очередь, как настоящие фельдшера, выручайте Володю — он по бумагам тоже числится фельдшером. Помогайте ему по лечебной части. Всего вам хорошего. Крепких вам крыльев!