Степан Злобин - Пропавшие без вести

— Главное — даже ведь из охраны из вашей нет никого — ни связных, ни разведки, ни по рации связи… А где командарм? И я тут, как жук на булавке… До чего же ты сейчас нужен! — возбужденно говорил Балашов.

— Да, все пропало… а я вот… — Острогоров молча развел руками. — Ермишин? Не знаю, не спрашивай… — прерывисто добавил он.

Он снял каску, положил ее на стол, бессильно опустился всей тяжестью на табурет и провел ладонью по лбу.

— Голова от нее устала. Все дни не снимал… Чтобы не узнали в лицо, — пояснил Острогоров. — Покойником легче быть: никому никаких объяснений… Шел я с бойцами таким неприметным солдатом, вроде какой-то Платон Каратаев, что ли… Один старший сержант по дороге пристал — все стыдил, что я потерял винтовку… А знал бы он в самом деле!..

Острогоров говорил просто, по-бытовому, как будто очень усталым вернулся в семью после долгой отлучки.

— Ну как? — спросил Острогоров, тяжело навалившись на стол локтями и грудью, так, что лицо его только теперь оказалось достаточно освещенным. На впалых висках кожа была точно приклеена, но под ней налились выпуклые темные жилы. Большой подбородок зарос седоватой щетиной, а кадык на тонкой, еще более исхудавшей шее выпирал, огромный и неприятный, и нервно двигался вверх и вниз.

Балашов посмотрел на его судорожно двигавшийся кадык и в первый раз за все время ощутил прилив какой-то невыносимой тоски и безнадежности. В эти дни он делал свое важное дело. Делал как мог, понимал, что ведется бой, из которого лично ему, вероятнее всего, не выйти живым, но это его не угнетало. Последний час был не близок, и оттянуть до мыслимого предела этот последний час, не свой лично, а последний час организованного сопротивления сохранившихся армейских частей, — выполнение этой задачи целиком занимало весь его ум, волю, энергию.

В ту минуту, когда Балашов принял командование, он ожидал, что катастрофа совершится стремительнее и страшнее. Живое вмешательство Ивакина, оказавшегося на западе, спасло положение в первый момент. Возвращение Чебрецова, удачный подход частей Зубова, энергичные комплектования пополнения из отходящих бойцов, стойкость московских ополченцев, подброшенных в пополнение частям Чебрецова, — все это привело к обстановке значительно лучшей, чем та, которую Балашов вообразил вначале. Потому у него были все основания радоваться каждому новому часу боевого сопротивления подчиненных ему частей, и он верил в успех готовящейся ночной операции. А во всей фигуре и в мертвых движениях Острогорова, в его скупых, отрывистых фразах, в глазах были пустота и угнетенная безжизненность шока, которая наполнила Балашова томящей тревогой.

— Устал ты, Логин Евграфович? — с братской заботливостью сказал Балашов. — Чаю крепкого тебе прежде всего или водки?

— Не надо мне чаю, ни водки…

— Спать? — спросил Балашов.

— Нет, спать я не буду. Хочу знать, что творится. Каким вы чудом стоите? Что на востоке? Москва как? — нетерпеливо хрипел Острогоров.

— Стоим, видишь сам. По радио будем слушать Москву. В нормальный час примем по радио сводку, — сказал Балашов.

— Значит… вы справились тут… А я вот все шел по этой длинной-длинной дороге, — заговорил Острогоров, тяжело ворочая языком и делая глотательные движения. — Да… по длинной-длинной… и думал: не справился я… провалился, пропал… Да, пропал… А как хотел тебе доказать… Вот так мне всю жизнь во всем не везло…

Острогоров тяжело положил голову на руки, отвернув от Балашова лицо.

Чувство мучительной тяжести еще больше навалилось на Балашова, но он сделал усилие, чтобы бодро и строго сказать:

— Слушай-ка, Логин! Генерал-майор! Опомнись! Мы же заранее понимали, что возможен фашистский прорыв, намечали меры. Расскажи-ка, что же случилось, как это вышло, что немцы нас смяли так сильно? Когда ты расстался с Ермишиным?.. Видишь, нам тут удалось кое-что подобрать, построить… Ведь деремся! Ночью выбьем парашютистов из Вязьмы и город займем, а с городом и укрепленный район…

— Разрешите, товарищ командующий? — внезапно громко у входа раздался голос капитана Малютина.

— Войдите, — разрешил Балашов, даже обрадованный его приходом. Ему было просто-таки нестерпимо оставаться наедине с Острогоровым.

— Здравия желаю, товарищ командующий! — входя, произнес капитан. Он взглянул и узнал Острогорова. — Здравия желаю, товарищ генерал! Поздравляю с прибытием! Так все за вас беспокоились! — сказал он приветливо.

— Здравствуй, товарищ Малютин, — безучастно ответил Острогоров, не взглянув в его сторону.

Малютин доложил, что разведка обнаружила на правом фланге дивизии Чебрецова новое сосредоточение вражеских танков и новую артиллерию, которая выпустила пока всего несколько осторожных, пристрелочных снарядов и мин. Бурнин, который остался при КП Чебрецова, доносил, что ожидает к утру серьезного натиска. Он опасался также, что это скопление может активизироваться во время ночного боя и сорвать наступление левого фланга на Вязьму.

— Майор Бурнин просит обеспечить усиленную артиллерийскую поддержку на правом фланге дивизии и по стыку с частями Волынского.

— Передайте полковнику Чалому — связаться с начартом, установить связь с разведкой и уточнить направление и потребную мощность поддержки, — приказал Балашов, перенеся на свою карту данные, которые доставил капитан.

Острогоров будто не слышал их разговора. Облокотившись на стол, голову на ладонь, он смотрел в темный угол.

— Разрешите идти? — спросил капитан.

— Идите. Полковнику Чалому передайте, как только сможет, сейчас же явиться ко мне, — приказал Балашов. — Видишь, Логин, — обратился он к Острогорову, когда вышел Малютин, — Чалый все же артиллерист, а он у нас исполняет должность начальника штаба. Я так тебе рад! Ты сядешь начальником штаба, а Чалый — начартом. Сейчас приедет Ивакин, и мы тут все сразу решим…

Балашов старался втянуть Острогорова в деятельность, расшевелить, отрезвить его, но тот не ответил, не шевельнулся.

— Да очнись же ты, Логин! — еще силился Балашов заставить его выйти из странного и гнетущего забытья. — Людям, бойцам, нужна твоя голова, возьми себя в руки, Логин!

— Да, вот тебе и победа и Золотая Звезда! — заключил Острогоров, будто и не слыхал того, что сказал Балашов, будто не приходил Малютин и он был один и говорил сам с собой. Он ударил ладонью по каске, которая лежала перед ним на столе.

— Разрешите войти, товарищ командующий? — спросил, возвратясь, Малютин.

— Подождите немного, — ответил ему Балашов.

— Нет, ты, Малютин, войди! Ты послушай! — решительно остановил капитана Острогоров. — Ты коммунист и воин… Пусть никогда с тобой не случится такого… последнего… срама, как вот со мной…