Степан Злобин - Пропавшие без вести

— Загну-ул! — сказал Ивакин, выслушав переводчика. — Спроси-ка его, лейтенант, кто же тут пленный — он или мы?

— Мой плен — это мелкая хитрость. «Ложный передний край» — как в шахматах «детский мат», для шутки. Я стоил вам жизней многих русских солдат. Это жестокая игра комиссаров. Но вы обрекаете гибели сотни тысяч своих солдат, продолжая бессмысленное сопротивление. — Эсэсовец посмотрел, какое он произвел впечатление. — Я считаю…

— Фашистская лекция о гуманности — это уже сверх программы, — оборвал Ивакин. — Скажи ему, лейтенант: война не игра, мы в такую «игру» «играем» со всем фашизмом, при этом — насмерть. Наступление на Москву кончится гибелью или пленом всех фашистов, которые ведут наступление.

Чалый и Балашов прислушивались к допросу.

— Ваше сопротивление, — продолжал разглагольствовать пленный, — может для тысяч русских обернуться гибелью, а может прийти к почетной капитуляции. Может быть, мой личный плен послужит к тому, чтобы установить взаимное понимание… Я могу взять на себя роль посредника…

Балашов не выдержал, резко поднялся с места и подошел к столу. Сидевшие у стола встали.

— Садитесь, товарищи, — сказал Балашов. — Штандартенфюрер дивизии «Райх» Карл-Иоганн фон Кюльпе — наглый гестаповский провокатор. — Балашов обернулся к пленнику: — Между гранатой и танком, Кюльпе, бывает только один посредник — солдат, который бросает гранату…

— Zwischen einer Granate und einem Panzer… [1] Между гранатой и танком. — начал было переводчик.

— He трудитесь, товарищ лейтенант, — перебил Балашов, — Кюльпе в девятьсот четырнадцатом окончил в Варшаве русский кадетский корпус и отлично владеет русским. Верно, Кюльпе? — резко спросил он немца.

— Так точно, господин генерал! — дрогнув, ответил по-русски эсэсовец.

Все внимание присутствующих было обращено к Балашову, и, кроме него, никто в первый момент не заметил, как изменился в лице пленник.

— Так вот, посредник между гранатой и танком может быть лишь один. Этого только дурак не поймет! А вы не дурак, — спокойно сказал Балашов.

— Но гранаты подходят к концу, господин генерал, — возразил эсэсовец.

— Не спешите! Не так уж скоро они подойдут к концу. Вы в вашем гестапо привыкли к дешевеньким провокациям, Кюльпе. Но нас вам не спровоцировать!

— Господин генерал, разрешите вас уверить, что я не есть провокатор. Я не подписывал той бумаги… Я заверяю вас честным словом, что я лично… я тут ни при чем, — торопливо сказал эсэсовец. Лицо его вдруг покрылось каплями пота.

Балашов нахмурился:

— Что такое? Какая бумага?

— Я не подписывал той бумаги, что вы от меня получали деньги… Я честный солдат… — бормотал торопливо эсэсовец. — Контрразведка не спрашивает нашего согласия, когда пишет чье-то имя в свои документы… Я не… как сказать?.. я не путался с провокацией…

Балашов глубоко и жадно вдохнул полную грудь и несколько секунд не мог выдохнуть. Он все понял. Все понял… Он побледнел и, с трудом, медленно взяв себя в руки, ответил с небрежностью:

— Ах, во-от вы про что!.. Это все не имеет значения, Кюльпе, кто клеветал, вы сами или ваши хозяева, и сколько вам заплатили за это… Сейчас вы — пленный, враг нашей родины, а не личный мой враг. — Балашов старался держаться холодно и спокойно, но не сдержал волнения в голосе и в нетерпеливом движении пальцев, сломавших пополам карандаш.

Какое-то смятенное недоумение отразилось на лицах присутствующих. Ивакин живо и напряженно взглянул в потемневшее лицо Балашова и поднялся, уступая ему свое место.

— Садитесь, товарищ командующий. Ваше участие в допросе пленного особенно ценно, — сказал он.

Переводчик с поспешностью уступил свое место Ивакину.

— Итак, значит, пленный Кюльпе, — обратился Ивакин к эсэсовцу, — вы хвалились, что можете нам сказать правду, потому что мы мертвецы? Так отвечайте: сколько танков направлено против вяземского «котла», как его у вас называют?

— Две танковые дивизии, — твердо сказал Кюльпе, — с мотопехотой. В последние сутки прибыло еще семь дивизий пехоты и артиллерии, через сутки прибудет еще двенадцать дивизий пехоты. На это хватит ваших гранат?! — ехидно спросил немец.

— Заврался! — сказал Люшин.

— Заврался! — согласился и Балашов. Он уже окончательно справился со своим волнением. — Что же вы хвастались правдой, которую не боитесь сказать?! — спросил он эсэсовца.

— Я говорю только правду, — ответил Кюльпе. — Вы всегда объявляете нашу тактику «шаблонной», а свою — «маневренной». На этот раз именно мы действуем маневренной тактикой: когда обнаружили ваши глубокие эшелоны резервов западнее и восточнее Вязьмы, мы разгадали, что вы хотите ударить нам в тыл и отрезать нас под Москвой. Когда же от пленных узнали про ваш «штаб прорыва», то мы ваш маневр окончательно разгадали. Две наши танковые дивизии получили приказ приостановить движение на Москву и полностью повернуть против вас. — Кюльпе смотрел с торжеством, видя, что завладел общим вниманием и произвел впечатление.

— Две танковые дивизии?! — внезапно вмешался Чалый.

— Две дивизии, — торжествующе повторил Кюльпе. — Послезавтра мы уничтожим вас танками и авиацией. Больше на эту игру у нас нет времени. Тогда мы продолжим марш на Москву. Ваши группировки в районе Гжатска уже уничтожены. У Ярцева и Ельни разбиты остатки отходивших дивизий. Ваши армии будут уничтожены через день, если вы не пойдете на капитуляцию.

— Но ведь ваше радио уже три дня назад объявило нас пленными, а «котел» ликвидированным, — сказал Балашов. — Ваши танки три дня назад должны были войти в Кремль, а вам до Кремля еще двести километров, и вы сами в плену. У кого же? У пленных, что ли?!

— Германское командование не дети, — сказал Кюльпе. — Ценой нескольких суток мы избегали капкана, который вы, господин генерал, нам расставили. Ничего! Мы успеем в Москву, а вы все-таки пленные.

— Мы тоже считаем, — заговорил Муравьев, — что мертвецу можно все рассказать. Потому я вам объясняю, пленный: мы здесь сражаемся именно для того, чтобы вы не дошли прежде времени до Москвы. Москва вам готовит смертельный удар. Вы именно и попались в капкан, когда задержали продвижение танков к востоку.

— Если даже и так, все-таки послезавтра будет тотальный штурм! Вы будете кончены, а германская армия двинется на Москву, — упрямо сказал эсэсовец.

— Товарищи, мы с ним теряем время, — обратился к присутствующим Ивакин. — Мне кажется, смысл допроса исчерпан.

— Могу сказать, Кюльпе, что вы нам серьезно помогли. Мы не все понимали, — добавил Муравьев.

— Неправда! — крикнул эсэсовец.

— Товарищ майор, у командования вопросы исчерпаны. Если отделу разведки зачем-нибудь нужен пленный, то забирайте, — сказал Ивакин и взял у переводчика протокол.