Олег Селянкин - Будни войны

За почти что два месяца, которые выпало провести в частых боях, капитан Исаев повидал всякое. И наших солдат, откровенно дезертировавших из частей, и трусов, что, побросав оружие, просто бежали подальше от врага, и трех явных сволочей. Эти настолько перетрусили, настолько дорожили своей жизнью, что поспешили закопать в землю или «утерять» свои партийные билеты. Еще на прошлой неделе, когда заслоном стояли поперек шоссе, даже одного представителя местной власти поймали! Этот вовсе ошалел от страха. Иначе чем еще можно объяснить тот факт, что на телегу, где сам был и за кучера, он погрузил обшарпанный однотумбовый письменный стол и самую обыкновенную табуретку?

Говорят, что, когда на дом набрасывается пожар, иная мать схватит фотографии своих детей, прижмет их к груди и бежит прочь, спокойно оставляя на потеху огню все остальное, нажитое за многие годы…

Однако все те, с кем пришлось столкнуться раньше, сравнительно мелкая сошка, а тут явно каким-то «тузом» воняет: в такое напряженное время вырвать вагон под личное имущество далеко не каждому посильно.

Кто знает, как бы развернулись дальнейшие события, что сказал и сделал бы капитан Исаев, если бы не солдат Карпов. Он — конечно же! — был уже в вагоне, он из его глубины вдруг извлек обыкновенный ночной горшок, рассматривал его, восхищался им, для пробы даже сел на него и вдруг почти молитвенно заклянчил:

— Товарищ капитан, я никогда и ничего не просил, у вас в награду за верную службу. Но эту бесценную вещь, как трофей, без которого на войне никак нельзя, дозвольте мне взять? Сугубо в личное пользование? Ведь он, видать, генеральшин…

— А это тебе откуда известно? — моментально цепляется за его последние слова кто-то из солдат.

— По его габаритам сужу…

И, на мгновение забыв о том, что на любого из них может обрушиться уже через час или того меньше, откровенно хохочут солдаты и несколько женщин, которых привело сюда любопытство. Даже капитан Исаев улыбнулся, глядя на Карпова, с важным видом восседавшего на ночном горшке.

— Ты, Карпуша, шаровары-то сними, а то… — восторженно подсказывает кто-то, и опять все хохочут. Дружно, заразительно.

Капитан Исаев первый взял себя в руки, спросил сугубо официально, строго глядя на Карпова:

— Почему от паровоза ушел?

— А что мне там делать? Как я понял, моей задачей было — организовать работы по возвращению паровоза в строй действующих.

— Разговорчики! — нахмурился, чуть повысил голос капитан Исаев.

Сразу каждый заспешил. Только Карпов и позволил себе чуть поприкидываться несмышленышем, он спросил с напускной, почти детской наивностью:

— Этот вагончик прикажете к составу в голове или хвосте прицепить?

Капитан Исаев глянул на него с укоризной и сухо сказал:

— К старшему лейтенанту Загоскину доставить. И чтобы ни одна щепочка, ни одна тряпочка не пропали!.. На растопку костра все это хорошо пойдет. Сухущее…

И вагон-теплушка, набитый вещами так, что между ними даже протиснуться было невозможно, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее покатился к западным входным стрелкам. Дверь его оставалась распахнутой. Значит, любой, кто хотел, мог прочесть: «Вора из-под земли достану!»…

Наконец состав был сформирован. Даже паровоз в голове у него оказался. Правда, если все другие паровозы сами к составу подходили, то к этому вагоны притыкали. По одному, по два и даже больше сразу. На сколько вагонов у людей сил хватало, столько и подкатывали к паровозу, цепляли к нему.

Настоящий железнодорожник — подлинный специалист своего дела — наверняка заявил бы негодующе, что состав сформирован неправильно, что, согласно науке, вот эти вагоны с такими-то грузами должны идти обязательно первыми за паровозом, а не плестись в хвосте состава. Но ведь он, эшелон, был сформирован!

Солдаты капитана Исаева понятия не имели о том, сколько груженых и порожних вагонов может утащить паровоз данной марки (да и не запомнили они ее; зачем она могла им пригодиться?). Им просто крайне нужно было, чтобы он увел вагоны отсюда. Как можно больше. Кровь из носа, но увел! Вот и цепляли их к паровозу, исходя исключительно из важности груза, находящегося в теплушке. Потому последними и оказались те, в которых до крыши высилась тарная дощечка; конечно, и те, которые предназначались для людей: лесу у нас в стране не занимать, значит, ничего страшного не случится, если огонь и пожрет два или три вагона, до предела забитых той дощечкой; а людей чуть что и по другим вагонам рассовать можно; наконец, если очень прижмет, они и на крышах теплушек поедут. Благо и ехать-то всего около часа.

И вот раненые, женщины и дети оказались в вагонах. Тогда капитан Исаев протянул свою лапищу тому матросу, который до военной службы одну навигацию проплавал на речном пароходе, и сказал:

— Счастливого тебе пути. — И вдруг заволновался: — А не подведешь? Справишься с заданием?

— Или у вас кто-то другой есть на примете? — еще больше насупился матрос.

— Если бы…

И матрос неопределенно повел плечами, заявил очень даже рассудительно:

— Поскольку, кроме меня, у вас никого нету, так надо ли гадать?.. Да неужто паровозом и всем батальоном мы эту колбасу из теплушек с места не сорвем?.. Нам бы только ход заиметь, а потом поезд пойдет, как миленький побежит!

Все боялись, что паровоз может оказаться бессилен сдвинуть с места эту ленту красных теплушек: и мощь его неизвестна, и взялся управлять им вовсе случайный человек. Потому, чтобы подсобить паровозу, около теплушек толпились все бойцы батальона, кроме тех, которые сейчас несли вахту — вели наблюдение за подходами к станции; они были готовы, как говорится, сорвать с пупа, но свершить невозможное.

Всех волнует, сможет ли этот паровоз, да еще с таким машинистом, стронуть с места состав, кажущийся невероятно длинным. А у капитана Исаева занозами в сердце сидят еще и другие вопросы. Всем известно, что вести поезд — своеобразное искусство, что машинист помимо всего прочего обязан преотлично знать и профиль своего пути; здесь, если память не подводит, нет затяжных подъемов или крутых спусков, но все равно, справится ли морячок с задачей? Да и как-то уже через несколько километров его встретят наши? Ведь о нем им ничего не известно. Наконец, даже добравшись до нужной станции, сможет ли он, этот отважный морячок, так сманеврировать составом, чтобы, как говорится, дров не наломать, не покрушить и свои вагоны, и уже стоящие там?

Тревога настолько легко читалась на лице капитана Исаева, что матрос, которому сегодня выпало быть машинистом, брюзжит недовольным тоном:

— И вообще, товарищ капитан, отошли бы вы в сторонку.

— Боишься, что ненароком поставлю ногу на рельсы и твой теперешний корабль опрокинется? — попробовал отшутиться капитан Исаев.