Олег Селянкин - Будни войны

Однако фашисты не дрогнули. Их пулеметные и автоматные очереди стали, казалось, еще убийственнее.

Всю ночь моряки-десантники пролежали на сырой земле в парке Петергофа, от вражеских пуль и осколков укрываясь за стволами деревьев или в одиночных ячейках, вырытых наспех. Хотя приказа такого и не было, патроны экономили, почти не стреляли просто в ночь, ожидая, что вот-вот со стороны Ленинграда и Ораниенбаума, как и планировалось при разработке всей этой десантной операции, раздастся желанное «ура». Всю ночь ждали, не дождались. Только форты Кронштадта да самые мощные военные корабли вроде бы и попытались помочь им. Словом, за ночь не произошло ничего радостного, обнадеживающего. Зато черного, отнимающего надежду на успех операции, — с избытком. То, что обе радиостанции вышли из строя, конечно, беда. Но нормальный солдат или матрос и без связи с командованием и соседями какое-то время обойтись сможет, хотя и невероятно трудно ему будет. Нет, более страшное случилось этой ночью, случилось почти сразу, как только высадились на берег, захваченный врагом, Здесь одним из первых был убит полковник Ворожилов. А заменить его никто из здешних командиров не был способен, самого обыкновенного человеческого авторитета не хватало любому из них. Даже капитан Исаев, который ни на что особое не претендовал, узнав о гибели полковника, непроизвольно — подумал, что теперь обязательно будет мысленно обсуждать каждое приказание командования полка, поступившее в роту.

Десантники нуждались: в помощи; с нетерпением ждали ее. Она не пришла ни ночью, ни назавтра днем. Ни в последующие сутки. Это уже значительно позднее, анализируя архивные документы, историки установят:

что командование Балтийского флота несколько раз посылало к Петергофу самые различные катера с боезапасом и пополнением, но ни один из них не смог прорваться сквозь плотную стену вражеского орудийного и минометного огня;

что было высажено много групп разведчиков (только со стороны Ораниенбаума — двадцать!), которым было приказано соединиться с десантниками, оказать им посильную помощь и, главное, прочно связать со штабами флота и армии; однако лишь четырем из них с превеликим трудом и потерями в личном составе удалось перейти линию фронта, а добраться до десанта — ни одной;

что, хотя в силу сложившейся обстановки и не было предпринято того наступления, какое планировалось первоначально, на соединение с десантниками из района Старого Петергофа рвались стрелковый полк 10-й дивизии 8-й армии и батальон балтийцев;

что артиллерия флота, желая помочь десантникам, стремясь облегчить их участь, только за двое суток выпустила по фашистам и их огневым точкам до трех тысяч снарядов самого крупного своего калибра.

Ничего этого капитан Исаев не знал в ту ночь. Не было ему известно и то, что в сообщении берлинского радио, переданном 7 ноября 1941 года, было сказано: «5 октября западнее Ленинграда, в Петергофе, был высажен морской десант из Кронштадта. Это были мощные советские силы, состоящие из коммунистов, специально отобранных для борьбы с войсками фюрера. В многодневных и упорных боях с матросами наши войска понесли большие потери, но и комиссарский десант был измотан и уничтожен частично нами, частично самими матросами, так как они не сдавались в плен, предпочитая смерть…»

Мощные советские силы, состоящие из коммунистов… Комиссарский десант…

Прямо скажем, здорово приврали гитлеровцы, сказав такое. Что в десанте участвовали лишь добровольцы — это да, чистейшая правда. Правда и то, что большинство десантников были комсомольцами. Но капитан Исаев и еще двадцать семь человек из его роты не только в партии, даже в комсомоле не состояли. Да они посчитали бы себя счастливейшими людьми, если бы имели право в полный голос назвать себя коммунистами!

Не пришла действенная помощь к десантникам. Зато фашисты к рассвету подтянули к Петергофу внушительные силы, в том числе и танки. И опять, добившись огромного превосходства в силах, фашистское командование не бросило свои войска немедленно в лобовую атаку, оно повело планомерное наступление вдоль берега Финского залива. Чтобы отрезать от него десантников, окружить и уничтожить их в старинном парке. И окружили. Так окружили, что казалось, будто никто из десантников не сможет выскользнуть отсюда.

Увидев фашистские танки на аллеях парка между его ротой и серовато-свинцовой водой Финского залива, капитан Исаев понял, что их полк не сможет решить свою задачу — срубить вражеский клинышек, острием своим воткнувшийся в залив, что лишь одиночкам из них, десантников, выпадет счастье выбраться отсюда.

Поставил ли гибель десанта в вину новому командующему Ленинградским фронтом? Даже мысли о чем-то подобном не позволил народиться: знал, что на войне самый верный расчет может прахом пойти из-за какой-нибудь кажущейся мелочи, которую при разработке операции в мощнейшую лупу углядеть невозможно.

Стало ли страшно, когда осознал, что смерть к нему сейчас так близка? Нет, страха не было. А вот большая тревога заполнила душу. Тревога за судьбу Ленинграда и вообще всей Родины. Угроза, нависшая над ними, была во много раз весомее того, что могло случиться с ним, капитаном Исаевым, с каждым из его бойцов. Потому, поняв главное, капитан Исаев и поставил перед собой вполне конкретную и посильную задачу: сегодня, пока еще жив, постараться убить как можно больше гитлеровцев. И он стал стрелять вовсе скупо, лишь наверняка.

Злой западный ветер, разгулявшийся вчерашней ночью, все еще не потерял силы, и обрывки косматых черных туч, почти касаясь вершин раскачивающихся деревьев, в панике неслись на восток, где сторожко спал (или только притворялся спящим?) огромный город, оказавшийся в блокаде. Весь Финский залив — насколько видели глаза — в ершистых волнах. И еще примета сегодняшней ночи — свирепый косой дождь. Он безжалостно хлещет по лицу, будто норовит ослепить, если и не навсегда, то уж на несколько самых нужных минут — наверняка. Холодно так, что не спасает даже шинель. Невольно хочется перестать верить, что еще дня четыре назад здесь была самая нормальная осень, а не сегодняшнее предзимье.

Солдат Карпов, прозванный товарищами Трижды Рыба, чтобы хоть самую малость уберечься от пронизывающего холода и секущего дождя, как только заступил в наряд, поднял воротник шинели и за ним прячет свое лицо. Он с напарником бредет по береговой кромке Финского залива. У самой воды. Оставляя на мокром песке отчетливые следы, которые скоро и обязательно начисто смоет очередная волна. Карпов и его напарник — дозор. Им приказано обязательно увидеть все, что волны выбросят на этот участок берега. Увидеть и непременно доложить начальству: иной раз простой обломок самой вроде бы обыкновенной доски может об очень многом рассказать.