Владимир Соколовский - Мурашов

— Ты в картину? — спросили у него. — Мы уже смотрели, картина — дрянь. Пойдем лучше с нами, прохладимся пивком.

Они постояли в тесной, душной пивной. Парни лениво зубоскалили, и Пашка смеялся их шуткам — шутки казались ему удачными, а Бобик, Сэр и Фикс — отличными ребятами.

— Ну что ж, — сказал Бобик, когда они вышли из пивной. — Я, кажется, дозрел до хорошего вечера в шикарной таверне. «Ес-сть в саду ресторанчик прекрас-сный…» Ты идешь с нами, Паша?

— Конечно, конечно! — заторопился Мурашов. — У меня сегодня получка была, так что я при деньгах…

— Добре…

В ресторане заняли столик, заказали вина и закуски. Пашка, счастливый, возбужденный, хохотал, что-то рассказывал, глазел по сторонам — поход в ресторан был для него огромным событием. Потом он опьянел, и рядом что-то переменилось: за ихним столиком оказался дядька в очках, расшитой косоворотке и белых штанах; сильно моргая, он свистящим шепотом, с привизгами, читал похабные стихи. Парни сгуртовались вокруг него, гыгали и наливали ему водку.

— Ладно! — вдруг сказал Бобик. — Снимаемся, братва, пора. Паша, ты в порядке? Иди, иди, дядя. Чеаэк, эй!..

Официанту он заявил, показывая в спину удаляющегося очкастого:

— Что же вы делаете, товарищи дорогие? Смотрите, как напился гражданин. Немедленно рассчитайте его, и пускай идет домой. Мало ли что может случиться — отвечать хотите?

Голос его был так многозначительно низок и внушителен, что официант поспешно закивал, рассчитал почти точно и тотчас побежал к столику, где сидел дядька в косоворотке.

Они вышли на улицу. Сэр сразу потянул Пашку за рукав рубахи, повел во двор. Там в узком темном коридорчике, в проеме между стенами, встали друг против друга: с одной стороны — Сэр и Пашка, с другой — Бобик и Фикс.

— Эй, мужики! Мы чего это, мужики? — пьяно загорланил Пашка и сразу заткнулся, почувствовав острую боль в боку от удара Сэриного локтя. Он крякнул, закорчился; разогнувшись, увидел, что Фикс спешит к выходу на улицу. Тут же, выхватив кого-то с освещенного солнцем асфальта, он затащил человека в темный коридорчик.

— Ай! — проверещал очкастый дядька в косоворотке, когда на скулу его обрушился тяжелый кулак Бобика; отлетел к стенке и как-то юрко, бочком, упал на землю, к ногам парней.

Те склонились над ним и зашарили по карманам.

— Мужики, мужики… вы чего, мужики?.. — бубнил все еще не протрезвевшей Мурашов.

— Ничего, — сказал Бобик, распрямившись. — А ты как думал? Теперь тикай, а то пропадешь, заметут. Ты нас не знаешь, в случ-чего, мы тебя тоже. Тикай, Мураш! — Они втроем быстро пошли к выходу на светлую улицу.

— Эй, я с вами! — Пашка догнал их и пошел рядом.

Милицейский свисток затрещал тонко и отдаленно, когда они стояли на трамвайной остановке. Пашка дернулся, заозирался, но Сэр сказал, не повернув головы:

— Не дрейфь ты, дурак. Ну кому он нужен, подумай, пьяный ханурик? Да ему и не поверят, скажут: напился, потерял деньги или пропил, а теперь хочет на кого-то свалить. Здесь главное — ничего не брать, кроме денег, попробуй опознай, чьи они, твои или чужие? Так что наше дело чистое. Давай, лезь! — он подтолкнул Мурашова к остановившемуся перед ними вагону. В своем поселке они слезли, Бобик зашел в магазин, вернулся с водкой, пивом, закусками, и вскоре уже пили в дровянике у Фикса.

— Что ж ты, Мураш? — спросил Бобик. — Давай, махни чуток! Вспрысни благое дело. На вот червонец и не трухай, а в случае чего подходи к нам, помощь будет и все такое…

Мурашов взял стакан с водкой, отпил немного, остальное выплеснул на пол и мучительно, косорото улыбнулся:

— Ну, как же! Известное дело… друзья по гроб. У нас, воров, так… вместе воруем, вместе пьем. Мы ведь воры, а, парни? Ка-эк мы его дернули!.. У нас, у воров, дела идут очень прекрасно… — Невидяще глядя перед собой, он двинулся к двери. Бобик перехватил его руку, сунул в ладонь десятку. Но Пашка разжал пальцы, и бумажка упала на пол.

— Да он окосел, видать, Пашунька-то наш! — засмеялся Фикс.

— Как бы не так! — угрюмо хрюкнул Сэр. — Дай-ко я ему дюбну по кумполу, пусть говорит, что он задумал, сучара…

Но Бобик заявил:

— Не шуми. Пашка не донесет, он свой, поселковские законы знает. Но — фрайер, оказывается! Ладно, иди, иди, Паша, мы тебя сегодня не тронем…

Всякий раз, когда Мурашов после вспоминал о том, что приключилось в тот вечер, ему становилось тяжело, тошненько. Ведь кто бы что мог плохого подумать про ту троицу! Так они и жили в поселке, и никто из них не пропал, как пропадали блатные, только Сэру дали однажды год за пьяную драку, он отсидел, вернулся и снова воцарился в поселке. Фикс и Бобик женились, в тридцать девятом году, приехав в отпуск, Мурашов встречал их с женами, с детьми, они уважительно здоровались с ним: красные командиры были тогда в почете, а Пашка учился в училище. Что с ними стало потом, с началом войны? Да то же, поди, что и с другими мужиками: ушли на войну, и — жив ли хоть один? Они, наверно, сразу позабыли, как били очкастого беднягу и тащили у него деньги, глядели на то, как на лихую молодую выходку, даже чуть не шутку, а вот Мурашов не забыл, и время от времени зудело в душе: а помнишь, как ты грабил? И потом бежал по улице? И пил на те деньги вино в дровянике? «Так ведь я ни о чем не знал, — лихорадочно начинало отрабатывать сознание. — Я вышел, глядь, а они… И я его не стукнул ни разу. Ну, бежал. Ну, пил. Так что мне была за охота отвечать ни за что, за других?»

И сам собою следовал ответ:

— Ну, не суетись, успокойся. Надо честно: бежал, пил. Вор.

Когда его принимали в партию в училище, Мурашов хотел рассказать про этот эпизод из своей жизни, однако одумался, даже разозлился на себя: какого хрена? Скоро выпуск, а тут все может поломаться из-за какой-то глупости. Ну, и кому от этого станет легче? Армии, которая потеряет почти готового командира? Обществу?.. Живи и не дури! Ах вы, мужики-мужики, поселковские франты, отчаянные людишки, ухари…

…Но куда, куда же девался радист, младший лейтенант Гриша Кочнев?

Медленно ползло время в выжженных развалинах. Оставаясь целый день один со своими думами, Мурашов мрачно перебирал события, что привели его сюда, на окраину чужого города в чужой стране…

Уроженца города, сержанта-молдаванина, майор Перетятько нашел все-таки в одним из госпиталей, привез его в разведотдел и даже хотел включить третьим в мурашовскую группу, но скоро отказался от своей затеи: парень оказался глуповат, любил порассуждать, к тому же имел в городке много родни, которая знала, что он работал в уездном комитете комсомола и эвакуировался вместе с городским активом. Далеко ли тут до беды — стоит только попасться на глаза дурному человеку! Вариант отпал, и Мурашова с Гришей Кочневым засадили учить город по плану, составленному сержантом и майором Перетятько. По правде, на это не ушло много времени: что там было учить! Три райончика с немногими улочками; одни сержант знал лучше, другие хуже; центр со школой, рынком, префектурой, тюрьмой, зданием пожарной команды, домом, где размещалась городская власть и уездные службы: землемерная, ветеринарная, налоговая, санитарный врач и прочие. Надо еще было выучить фамилии известных в городе лиц; фамилии, имена, характеристики бывших друзей и знакомых сержанта — все старая, понятно, информация, трехлетней давности. Поди узнай теперь, кто жив, а кто нет, кто остался на старом месте, а кого унесло в другие края, кто равнодушен, кто вздыхает о прежнем времени, а кто помогает фашистскому режиму, кого он устраивает. Были неконкретные, полудостоверные сведения о том, что летом сорок второго года в городе обнаружили и разгромили подпольную организацию. Снова вопрос: в каком объеме разгромили? Остались ли хоть сочувствующие? Как изменился моральный климат в городе после этого? Конечно, сигуранца [3] Контрразведка в королевской Румынии. не могла не использовать такого повода, чтобы ужесточить режим, запугать людей.