Дмитрий Репухов - Диверсия не состоялась

- А ну, покажи!

Я видел, как побледнело его лицо.

- Иди к ребятам. Я все улажу. Помни: это было твое последнее испытание.

В большой квадратной комнате ярко горела электрическая лампочка. Она как бы просвечивала нас всех насквозь. Краузе подал команду:

- Раздевайтесь!

Он открыл дверь в смежную комнату. Там мы получили советскую одежду, деньги, спички и хлеб. Таболин помогал каждому из нас подобрать обувь по размеру. Он подошел и ко мне.

Спросил:

- Готов?

- Всегда готов! - тихонечко, но твердо ответил я.

Что же было дальше?

Все двадцать девять мальчишек явились в советские органы и выложили из сумок взрывчатку. Все двадцать девять до конца выполнили свой пионерский долг. Фашистам не удалось нарушить движение поездов на прифронтовых железнодорожных линиях.

По-разному сложились потом наши судьбы.

После возвращения на родную землю около пяти месяцев я пролежал в больнице. Мне сделали две операции на ноге. Когда дело пошло на поправку, я поступил в Мытищенское ремесленное училище и получил специальность столяра четвертого разряда. Настал долгожданный День Победы, и я вернулся домой. До сентября изготовил для школы несколько парт и скамеек и уже потом пошел сам учиться в седьмой класс.

Однажды поздней осенью из окна своего класса я увидел парнишку в солдатской форме. Его лицо мне показалось знакомым.

Была перемена, и я выбежал на улицу, догнал солдата и не сразу поверил глазам: передо мной стоял Витя Корольков!

Он протянул мне руку.

- Ну, здравствуй, Дима.

Мы обнялись.

- Ты откуда? - спросил я у него.

- Из госпиталя. До самого Берлина чуть было не дошел: на мину налетел.

Только сейчас я обратил внимание на орден Славы, блестевший на груди у Вити, и медали «За освобождение Варшавы», «За победу над Германией».

- Здорово небось жигануло?

- А вот, - с неохотой ответил Витя и похлопал себя по ноге. - Протез у меня. Ну, а ты как?

Я сказал, что учусь и работаю и что недавно в комсомол вступил.

И наконец спросил о самом главном:

- Ты как тогда приземлился?

- Обыкновенно приземлился. В ту же ночь пришел в воинскую часть. Сдал взрывчатку и рассказал все как было. Тут же попросил выдать мне винтовку. «Для чего она тебе?» - спросил полковник, который со мной разговаривал. - «Ясное дело, бить фашистов», - ответил я. Винтовку мне, конечно, не дали. Направили в хозвзвод чистить картошку. Тогда я решил сам пробраться ближе к фронту. Сбежал из части. Через несколько дней меня задержали, учинили допрос: кто? откуда? куда иду? Я сказал, что сбежал из детского дома. Поверили. Да и как было не поверить - тогда много бездомных пацанов бродило по прифронтовой полосе! Пристроился я к взводу связи учеником линейного надсмотрщика. Поначалу шесты носил, а потом научился на изоляторы накручивать медную проволоку. Приходилось иной раз тянуть провода по минным полям… Ты молодец, и учишься и работаешь, и в комсомоле состоишь, а я… - внезапно меняя тему разговора, сказал Витя.

- Витька, так ты настоящий герой! Это я должен завидовать тебе.

Помолчали. Потом Витя полушепотом спросил:

- Ребята, которые были вместе с нами, вернулись домой?

- А куда же еще? Петя работает в колхозе «Искра» Козинского сельсовета, Володя уехал в Москву к матери. Женя Хатистов живет в Смоленске. Ваня Селиверстов работает помощником комбайнера в совхозе Талашкино Смоленского района, а Толя живет с мамой под Москвой, в Загорске. Пишет, в техникум учиться поступил.

Мы побрели вдоль парка к домику на краю оврага. Витя не узнавал знакомые места. Ему казалось, здесь только-только отгремели бои.

- Села-то как не бывало, - с дрожью в голосе воскликнул он.

- Свою деревню видел? - спросил я.

- Нет еще. Иду вот домой. Отец писал: фашисты перед отступлением сожгли там все дотла. Живут в землянках.

Витя перешагнул через порог нашей комнаты и, осмотревшись, тихонечко спросил:

- Мария Васильевна где?

- В школе. Нынче у мамы четвертый класс. Сам знаешь, за войну ребята многое забыли из того, что проходили. Вот она и задерживается после уроков.

Я достал из печи котелок с вареной картошкой в мундирах, но Витя вдруг заторопился:

- Ну, мне пора. Еще свидимся.

И, припадая на одну ногу, зашагал к двери.

Свидеться, однако, нам больше не пришлось: Витя Корольков умер в феврале 1946 года в Смоленском военном госпитале.

С тех пор прошло более 25 лет. За это время я разыскал многих своих друзей - героев этой повести. И очень многое узнал о младшем инструкторе немецкой разведывательной школы Таболине.

Я случайно встретил его фамилию, просматривая подшивку смоленской областной газеты «Рабочий путь». В декабрьском номере за 1969 год в воспоминаниях бывшего начальника особого отдела партизанского полка «Тринадцать» А. А. Милехина я прочел о Таболине.

Теперь я вспоминаю о том, как Иван Семенович пытался установить с нами, мальчишками, контакт и как мы из-за осторожности перед очередной провокацией фашистов отказывали ему в доверии. Думаю, что он тем не менее очень многое сумел для нас сделать.

От Марии Венедиктовны Голосовой, матери Ивана Семеновича Таболина, я получаю письма. Привожу одно из них здесь почти дословно.

«Дмитрий Семенович! Получила я от вас письмо, которое вы прислали на мою родину, а мне его из сельского Совета переслали в город Запорожье, где я сейчас проживаю по улице Патриотической, дом 64, квартира 2.

Я как прочла ваше письмо, так со мной случился обморок. Ведь о своем Ванюше я ничего не знала до 1969 года. Как сообщили мне из Смоленска, мой сынок погиб в ночь с 4-го на 5-е марта 1944 года в Могилевской области, в деревне Ланьково.

Я ездила на могилу своего сокола. Могила недалеко от школы. На ней поставлен памятник. Люди встретили меня очень хорошо. Они водили меня на то место, где Ванюша сражался с врагом. Как, рассказали мне, он попал в засаду и бился до последней пули. Когда его нашли, то возле моего сыночка было разбросано около пятисот пустых гильз, а чуть поодаль - восемнадцать человек убитых фашистов. Вот так бился мой соколик, защищая свою Отчизну. Теперь я уже старая. Мне 70 лет. Я очень больная. У меня ревматизм руки сводит, но я кое-как себя обслуживаю. Есть у меня еще одна беда - ноги почти не ходят. Но я благодарю людей. Они меня не бросают. И до сих пор я все время думаю: а может, мой сокол где живой и еще вернется на родину. Я все ожидала от него весточку, надеялась… Вот я и рассуждаю, что не он один, а тысячи полегли за нашу родную Советскую власть. Конечно, мне было бы во много раз легче, если б я не знала о его смерти. Тогда я его ожидала бы до конца своих дней.

Он был у меня очень смелый и быстрый. Никогда бы я не подумала, что враги его уничтожат. Еще раньше, когда он был в партизанском отряде, на своей родине, мой соколик один на пятьдесят фашистов шел.